Ольга Покровская - Аркадиана

-- Откуда у меня еда, - говорю я. - Я не держу...

-- Устала? - спрашивает Ленка. Что говорить, когда говорить нечего... Ленка, в отличие от блистательного мужа, не умеет толковать о пустом месте.

-- Конечно, устала, - говорю я.

Евгений откланивается и, окрыленный, с видимой радостью от окончания миссии, исчезает. Ленка смотрит с завистью на хлопнувшую дверь. Ей тоже хочется на все четыре стороны. Но в семье она вечный подневольный страдалец. Скомандовали: надо, у сестры несчастье, надо чуткость проявить... Проявлять чуткость ей сильно поперек, и она не знает, как - но раз сказали...

-- Ты похудела, - говорит она робко.

-- Странно, - отвечаю я. - Я пирожные ела тарелками.

Ленка оживляется. Видно, что ей завидно. Она бы с удовольствием ела пирожные тарелками. Она не может себе такого позволить, имея двоих детей и духовно развитого мужа, но тема ей близка и интересна. Мне становится стыдно: хромого по ноге... Нашла чем хвастаться... Ленка открывает рот, чтобы спросить про пирожные, но вспоминает сестрино несчастье и молча тоскливо вздыхает.

-- Я в шкафу посмотрела, - говорит она. - Хотела что-нибудь черное приготовить. Ничего не нашла...

-- Вот еще, зачем мне черное, - говорю я.

-- Ну траур, - говорит Ленка непонимающе.

С ума сошла, право слово. Я не носила траур даже по бабушке. По вырастившей меня бабушке! Заметим в скобках, нечего было... И не носят траур по работодателю, не принято.

-- Какой траур, - говорю я раздраженно. - И не надо лазить в мой шкаф. Мало ли какие я скелеты прячу. Я, по-моему, в ничьи шкафы не лазаю.

Ленка смотрит покорными глазами и молчит. Не то, чтобы я угнетала ее в детстве, но она рефлекторно помнит, что я старше и умнее, и не возражает.

-- Ладно, - говорит она, пожав плечами.

Во избежание споров на тему, она удаляется в кухню. Разогревать макароны. Нашла работу... Пока я расстегиваю молнию, звонит телефон. Я вздрагиваю. Не могут оставить в покое... Сегодня объявлена погоня на меня... Будут говорить неприятности, или мама, или Георгий Александрович, или кто-нибудь сторонний... Не будь Ленки, не взяла бы трубку. Не желает разговаривать человек, охваченный горем... Ленка только лишний свидетель неохваченности... Брезгливо, как дохлую лягушку, я поднимаю трубку. Слава богу, это Вера. Я уже рада Вере. Я просто неожиданно счастлива, что она позвонила.

-- Нинка! - весело кричит Вера с другого конца провода. - Ты дома? Все в порядке? А то сдали на руки непонятно кому! Я беспокоюсь... Кто это был? Твой новый поклонник?

-- Какой поклонник, - говорю я вяло. - Порученец...

-- Порученец? Чей? А что случилось?

-- Даа... - тяну я в трубку. - Тут, пока мы отдыхали, Саша умер...

-- Ой, господи! - ахает Вера с искренним ужасом, и так же непосредственно спрашивает: - А это кто?

-- Ну это... - говорю я неохотно... - Массажист мой...

Ляпнув, я спохватываюсь, что рядом Ленка с длинными ушами. Ленке, замордованной стереотипами семейной жизни, слишком долго объяснять, что к чему...

-- Я сейчас приду! - говорит Вера решительно. - Бедняжка моя!...

-- Да отдыхай... - возражаю я, но она повесила трубку.

Я бы с удовольствием помылась. Потом бы выстирала полотенце... и купальник. Не улыбается устраивать траурный прием. Я медленно волочу ноги на кухню. Так и есть. Ленка разогревает макароны на сковородке. В масле. Остервенело отдирая деревянной лопаточкой от дна. Она высушит их до состояния проволоки. Брр.

-- Сейчас Вера придет, - сообщаю я.

-- Зачем? - осторожно спрашивает Ленка, боясь сказать бестактность. - Вы не с ней разве ездили?

-- С ней, - говорю я. - Она еще сочувствие не выражала. Вот выразит.

-- Я... пойду тогда? - с надеждой спрашивает Ленка. В ее глазах помимо радости облегчения - теплая симпатия сообщника по черствой натуре и холодному сердцу.

-- Угу... - соглашаюсь я. - Оставь... - когда Ленка кладет масляную лопаточку - прямо на кухонный стол, который предстоит оттирать без ее участия - я решаюсь и задаю прямой вопрос: - А что с ним случилось?

Ленка поднимает испуганные глаза.

-- Он утонул, - сообщает она полушепотом.

Я непонимающе трясу головой. Я остаточно пьяная, или мне все мерещится? Ребята! Я мокла в воде по два часа подряд, я. Почему дистанционно утонул, хоть и косвенно со мной связанный, другой? Я что-то не улавливаю... потеряла ключ к алгоритму в обломках разрозненной информации. Пока я соображаю замедленно, Ленка застегивает туфельки и упархивает со скоростью матери семейства, стряхнувшей груз забот. Пробудившись от гудения лифта, я запоздало вспоминаю, что не успела спросить, как дела. Как ребята, как мама... Как драчливый Лютик, кому во дворе он дал ногой в ухо... как слюнявый Митроша, сколько зубов прорезалось... Вспоминая Митрошины кудряшки и влажные бессмысленные глазки, я завидую. Нормальная мать, отправилась к детям... А мне бы к Дашке. Как она там? Плещется сейчас Дашка, обхватив надувную подушку, или прыгает под музыку, раскидывая в сторону неуклюжие конечности... Я трясу головой, разбрасывая бредовые мысли, как зеленых чертиков. О ком ты думаешь? Саша - вот твоя потеря...Может, меня в Белые Столбы пора, как Анечку из второго корпуса?.. Вроде осень далеко... Надо выпить... макароны она сварила, а принести не догадалась... Пусть появится Вера, я хочу. Только Верино устойчивое равновесие способно упорядочить некрепкие мозги... а вдруг Вера не придет?.. Сыру наверняка нет... или хоть баночки лосося... Ленкина фирменная проволока в чистом виде несъедобна... а может, в тумбочке?.. Перейти бы на питание от электросети... чтобы есть не хотелось... столько денег уходит... а есть у меня деньги?..

Наконец, приход Веры пресекает мои бесцельные метания по квартире, а ее бурные сочувствия приводят меня в относительную норму. Она не скрывает, что сочувствия формальны, как некий ритуал, но так мне даже проще. Правильно, что раньше рыдателей нанимали со стороны. Предки знали толк в самосохранении... Будешь сам надрываться над собственным горем - сердце надсадишь, а пока за тебя убиваются, можно в относительном спокойствии перегруппировывать личностные связи и заштопывать образовавшуюся от выпадения близкого человека брешь... Еще немного - и мы расслабимся, вместе порыдаем, потом чего-нибудь выпьем, будем орать песни, наоравшись, заснем... У нее правильная реакция, у Веры. Мне бы такую...

Звонит телефон. Непроизвольно голова уходит в плечи, и Вера это замечает.

-- Я подойду, - говорит она и берет трубку.

-- Да? - я с тревогой слушаю ее мелодичный голос. Кто бы мог быть еще? - Да, Анна Тимофеевна? Да?.. - она вопросительно смотрит на меня, но я уже тянусь обеими руками к трубке. Наконец-то. Мама все объяснит. Мама поможет понять, что случилось...

-- Алло! - говорю я радостно. Не надо было...

В трубке слышна громкая пауза повышенной плотности, словно все сто человек из большого симфонического оркестра разом оборвали оглушающее патетическое fortissimo. Кровь панически ударяет в виски. Что такое? Что случилось? Это я виновата?