Дмитрий Евдокимов - Добрые времена

— Ах, Радзиевский, Радзиевский! — неожиданно мягко и проникновенно сказал Бессонов. — В твоем «эго», как я чувствую, слишком много космоса.

— Чего, чего? — переспросил тот ошарашенно.

— «Эго» из тебя выпирает, — сухо пояснил Бессонов.

— Какое «эго»?

— «Эго» — это «я» — по-латыни.

— Я? — Радзиевский окончательно растерялся.

— А все почему? — торжествующе обводя взглядом насторожившихся солдат, сказал Ромка. — А потому, что ты слабо разбираешься в гносеологических корнях идеализма. Ведь признайся, слабо?

Подавленный Радзиевский действительно не мог не признать, что в смысле гносеологических корней у него дело обстоит плоховато. Бессонов разразился тирадой, насыщенной философскими терминами.

Солдаты слушали, восторженно открыв рты. Ничего не поняв из длинного набора слов, они уловили главное — что Радзиевский стал объектом насмешек. Кто-то даже крикнул:

— Эй ты, «корень идеализма».

Радзиевский беспомощно завертел головой, не зная, куда деваться.

— Так я сбегаю? — спросил он робко. — А то время идет...

— Ты понял, мой юный друг, правильно! — снисходительно согласился Ромка. — Дуй. А то мне придется рассказать тебе кое-что о таких грубых ошибках идеалистов, как...

— Не надо! — твердо сказал Радзиевский и тронулся с места в карьер под смех всего взвода.

Старцев исподтишка показал большой палец. Он признал себя побежденным. До конца занятий все слушались Бессонова беспрекословно, а за Радзиевским так и приклеилась кличка «корень идеализма».

Некоторое однообразие учений «в поле» было неожиданно нарушено. Утром, возбужденно вышагивая взад-вперед вдоль стройной шеренги своих солдат, лейтенант Зотов сообщил:

— В нашем подшефном совхозе идет горячая пора сенокоса. Дни выдались солнечные, жаркие. Надо быстро и без потерь взять урожай трав. Руководство совхоза обратилось к нашему командованию за помощью.

— И вот, — Зотов сделал многозначительную паузу, — нашему взводу оказана большая честь — произвести эту ударную работу!

— Урра! — весело вскричал взвод.

Кое-кто на радостях даже попытался немедленно покинуть строй.

— А-ат-ставить шум! — крикнул Зотов. — Смирно!

Он еще раз прошелся вдоль замершего строя.

— Если вы думаете, что едете только молоко пить да прохлаждаться, то глубоко ошибаетесь. Будем вкалывать стемна и дотемна! Вопросы есть?

— А ежели кто не умеет косить? — спросил кто-то из задних рядов.

— Научим! — твердо сказал Зотов. — Солдат должен все уметь. На сборы пятнадцать минут. Рразойдись!

Мощный «ЗИЛ» с высокими бортами с ветерком летел по гладкой асфальтовой дороге. Веселое возбуждение не оставляло солдат. Пели во все горло озорные частушки с гиканьем, свистом и звонко стуча алюминиевыми ложками по котелкам, заботливо захваченным на всякий случай. Мелькали перелески, поля со стройной пшеничной ратью, веселые деревушки. В одной из них машина затормозила.

— Маханьково, — объяснил Петька и почему-то покраснел.

— Откуда ты знаешь? — подозрительно спросил Рожнов.

— Эх ты — помковзвода! Табличка же перед въездом была. А потом, бывали мы тут.

— Бывали?

— По шефским делам, — сказал Старцев и снова слегка покраснел.

Зотов, выскочив из кабины, велел никуда не расходиться и направился в кирпичное здание с флагом.

— Контора тут у них, — снова объяснил Старцев.

Машину мгновенно окружила ребятня. Наиболее смелые уже лезли через борт и хватали солдат за всякие блестящие вещи — пуговицы и пряжки. За веселой возней не заметили, как вернулся Зотов и с ним полный высокий дядька с длинными усами. Несмотря на жару, дядька был в чёрном костюме, но в соломенной шляпе.

— Директор, — шепнул Старцев.

— Здорово, орлы! — крикнул директор.

— Здравия желаем.

Директор, несмотря на грузность, ухватившись за борт, легко вскочил на колесо и весело оглядел солдат.

— Ну, с такой гвардией все сено наше будет. Значит, луга у нас дальние, за рекой, километров восемь отсюда. Там и заночуете в палатках. А обед отсюда возить будем. Если все ясно, то поехали. Я вас провожу.

Директор вместе с Зотовым сели в зеленый «газик», стоявший у конторы, и покатили вперед. «ЗИЛ» осторожно двинулся следом. За деревней свернули на проселок.

Старцев почему-то вздохнул, когда деревня скрылась из виду. У реки машины остановились.

— Все, приехали! — закричал директор. — Дальше пешком. Речка мелкая, вброд перейдем. А на том берегу и расположитесь.

Когда вышли на противоположный низкий берег, окружили директора.

— Луга заливные, — объяснял он. — Косилки не идут. Вот мы и решили обратиться к вам за помощью. Палатки лучше поставить вон там, у леска. Там повыше и посуше. Комарья не так много. Сейчас косы и вилы подвезут, — продолжал он. — Значит, будете косить и копенки ставить. А потом на лошадях заберем.

— Вы лучше нам сейчас с десяток лошадей дайте, — неожиданно прервал его Ромка.

— Зачем? — удивился директор.

— А мы волокуши сделаем и вместо копенок вам пару приличных стогов поставим, центнеров на восемьдесят, — рассудительно ответил Ромка. — Ведь копенки — что? Дождь пойдет, и вместо сена — один мусор. А стог никакая непогода не возьмет. А зимой можно будет на машинах вывезти.

— Слушай, идея, — обрадовался директор. — И где это ты такому научился?

— На целине, — скромно, но с достоинством сказал Ромка.

— Видишь, какие у меня стажеры? — не преминул похвастаться Зотов. — Целинники!

— Все могем! — подхватил Светик. — Раззудись плечо, размахнись рука! Правильно, Роман Палыч?

— Правильно, Святослав Игоревич!

— Так я мигом на конюшню, договорюсь на завтра насчет лошадей и заодно насчет обеда распоряжусь, — засуетился директор. — Но быстро не ждите. Начинайте косить, как только косы прибудут.

— Пока суд да дело, — сказал Зотов, — мы палатки поставим.

— Ну, валяйте, — согласился директор и потопал через речку к своему «газику».

Пока располагались, подкатила подвода, а на ней тридцать кос и тридцать вил.

По совету Бессонова, Зотов разбил взвод на два отряда. Решили пойти навстречу друг другу с разных концов луга, широкой полосой — в пятнадцать метров.

Неожиданно оробел обычно столь самоуверенный Рожнов.

— Ром, может, я покашеварю? — сказал он тихо Бессонову.

— Еще чего! Командир должен быть впереди. Сам же говорил.

— Так я эту штуковину, — Боб выразительно показал глазами на косу, которую держал осторожно, двумя пальцами, — можно сказать, первый раз вижу, так сказать, в натуральном выражении.

— Ну и что? — не согласился Ромка. — Все когда-то первый раз начинали.

— Вон и ребята, — Ромка кивнул на сбившихся в кучку солдат, — многие впервые косить будут.