Рафаэль Иглесиас - Счастливый брак

— Почему бы не попробовать и то и другое? — спросил Амбиндер, будто советовался со старшим коллегой.

Силуэт Маргарет под одеялами перестал вздрагивать. По-видимому, она заснула.

— Мне кажется, что это лихорадка, а не токсический бред, — сказал Энрике.

— Трудно различить, — заметил Амбиндер со вновь обретенной уверенностью.

— У моего отца была мозговая инфекция — результат неправильной работы сердечного клапана, и я ухаживал за ним некоторое время, пока не нанял сиделку, — объяснил Энрике молодому врачу. Он сделал паузу, удивившись, зачем ему понадобилось вдаваться в такие детали. Я что, хочу ему пожаловаться? — мелькнуло у него. — Не важно, так или иначе, в данном случае все выглядит иначе. Отец не мог контролировать испражнения. Он метался по кровати, нес всякую чушь. А Маргарет просто дрожит и не говорит, только постанывает и иногда просит пить. Сейчас она, кажется, заснула.

— Вы даете ей воду? — прервал его Амбиндер.

— У нее стоит дренаж, ЧЭД. Так что да, даю, — напомнил Энрике.

Дежурный врач опять об этом забыл. Пытаясь сгладить неловкость, доктор добавил:

— Ну да, вода проходит через ее желудок. Как и в случае с ативаном, часть ее, возможно, всасывается. Это может продлить ей жизнь.

— На сколько? На час? Я не хочу, чтобы она мучилась от пересыхания во рту, если в этом нет необходимости. Неужели я должен перестать давать ей воду, при том что у нее стоит ЧЭД? — Зачем я с ним спорю? Его здесь нет. Я могу делать все, что хочу. Я могу ее убить. Я должен ее убить. Я должен накрыть ее голову подушкой и покончить с этим. Или ввести ей в вену сразу весь ативан, чтобы сердце остановилось. Это то, чего она хочет. Если я действительно хочу выполнить ее волю, я должен это сделать.

— Хорошо, — сдался Амбиндер. — Дайте ей цефепим. Я пришлю вам запас для полного курса. Тайленол тоже. Если через три часа ей не станет лучше, позвоните мне, и мы обсудим, что можно сделать.

Энрике прошел в ванную, чтобы помыть руки. Вытирая их, он подробно объяснил Ребекке, какая помощь ему потребуется. Надев перчатки, он достал из холодильника пакет с антибиотиком, вскрыл его и повесил на штатив. К несчастью, Маргарет была отключена от системы внутривенного вливания, и, чтобы добраться до отверстия у нее в груди, ему нужно было снять с нее одеяла. Возможно, понадобится ее раздеть: он не мог вспомнить, что на ней надето и можно ли это расстегнуть. Энрике очень надеялся, что не придется сильно ее тревожить. Но прежде чем снять с нее одеяла, он подготовил тайленол, чтобы Ребекка держала свечи наготове: чтоб их ввести, ему придется обнажить нижнюю часть тела Маргарет, а ему не хотелось дважды раскрывать ее и заставлять мерзнуть.

На протяжении месяцев обязанности сиделки отвлекали его от страшных мыслей. Было время, когда все эти трубки, иглы и вторжения в тело жены вызывали у него отвращение. Но физическая работа по уходу за ней, сознание, что он может умерить ее страх неизбежного, возможность продлить ей жизнь, чтобы она попрощалась с сыновьями, утешение, которое давали эти практические задачи, после того как за все эти годы он принес другим так мало пользы, — все это помогало подавить исступленное неприятие происходящего.

Когда он готовился принять последние отчаянные меры, эта иллюзия полезности уже не мотивировала его. Дело было в том, что работа сиделки стала для него не просто занятием. В нем подспудно жила суеверная мысль: пока он ее лечит, она будет жить. Головой он уже давно понимал, что Маргарет скоро перестанет говорить и на что-либо реагировать, ее тело остынет и одеревенеет, а потом его у него отнимут и закопают в землю; но, стоя у ее постели, вооруженный этими бесполезными приспособлениями, он чувствовал, что в глубине души еще не принял этой безысходности, еще не верил, что через три или четыре дня не ссоры, неверность, скука или ненависть, а нечто совсем другое положит конец его браку. Навсегда.

Энрике вручил Ребекке талейнол и тюбик с мазью.

— Когда я скажу, дай мне сначала мазь, а потом свечу.

Его сестра выглядела встревоженной и неуверенной. Она никогда не занималась уходом за больными. И хотя она уже научилась без брезгливости смотреть на содержимое пакета ЧЭД, ей ни разу не приходилось присутствовать при остальных процедурах. Но она храбрилась как могла, и Энрике знал: она не подведет его, если Маргарет вдруг начнет сопротивляться.

Он заколебался на мгновение, изучая застывшую свернувшуюся фигуру под одеялами, чувствуя себя идиотом — зачем ему нарушать ее забвение? Она хотела прекратить агонию, так почему бы ему не оставить ее в покое? Я стараюсь облегчить ее страдания, напомнил он себе, гоня мысль, что делает это ради себя, чтобы им удалось поговорить. Держа в руках соединительный шланг для внутривенного вливания, Энрике приподнял одеяла, чтобы взглянуть на ее тело. Глаза Маргарет были плотно закрыты, лицо неподвижно, как маска. Она не шевелилась и не возражала. Он видел, как приподнимается и опускается ее грудь. Она жива, с облегчением подумал он, хоть и подозревал, что это эгоистично. К счастью, вырез футболки Маргарет был достаточно низким, чтобы открыть доступ к трем разноцветным крышечкам, прикрывавшим вход в вены. Засунув голову под одеяло, Энрике открутил синюю крышечку, промыл вход антисептическим средством, которое уже держал наготове, и подсоединил систему с антибиотиком. Осторожно подавшись назад, он вернул одеяла на прежнее место, выпрямился, открыл кран и отрегулировал скорость подачи лекарства.

Только что он нарушил волю Маргарет. Он лечил ее от возможной инфекции, хотя она велела ему прекратить всякое лечение. Он сказал себе: если бы она была в сознании, то не стала бы возражать, поскольку цефепим, даже если облегчит симптомы инфекции, не продлит ее жизнь, так как гидратацию Энрике не возобновил.

Он немного помешкал, прежде чем перейти к следующему этапу, введению свечи.

— Все нормально? — спросила Ребекка.

Он кивнул. Ему в голову закралась греховная мысль. Он уже дал ей антибиотик, тем самым нарушив ее желание, так почему бы не добавить гидратацию? Она борется с лихорадкой. Одного литра достаточно, чтобы ей стало лучше. Это продлит ее жизнь не больше, чем на полдня, размышлял он. Неужели она отказала бы ему в этих дополнительных двенадцати часах?

Он не готов сдаться — вот она, правда, не так ли? Все его действия — чистой воды эгоизм. Он не может прекратить за нее цепляться. Вот почему он до сих пор не попрощался с ней. Не из-за толпы посетителей и не из-за этой внезапной дьявольской напасти — то ли инфекции, то ли интоксикации. Он повторял себе снова и снова: она умирает, моя жена умирает, Маргарет умирает. Пару дней назад она заговорила о себе в прошедшем времени: «Помнишь, как я любила куда-нибудь поехать с тобой и с мальчиками и заблудиться? Мне так нравилось, когда ты называл меня авантюристкой, помнишь, Энрике? Я была твоей авантюристкой», — это прозвучало, будто говорил призрак. «Помоги мне это сделать», — умоляла она его в больнице. «Ты такой сильный, Энрике, — говорила она. — Я хочу спокойно умереть дома. Сделай это для меня». Он не мог не выполнить ее волю. Антибиотик не продлит ей жизнь, но гидратация может.