Алла Мелентьева - Семья Рин

— Ваша обязанность — поправиться и быть готовой к переезду в Японию. — Отвечая на мой изумленный взгляд, он поясняет: — Я отправлю вас в Японию через несколько дней. Вы будете жить в моей семье. Там вы будете в безопасности.

— Нет, не надо, — испуганно говорю я, забыв о том, что у меня нет права возражать.

— Если бы не я, вы бы умерли от тифа. Вам нужно выбрать, Рин. Пришла пора выбрать: я или лагерь?

— Прошу прощения, сэр… я бы хотела вернуться обратно в лагерь…

— Не будьте неблагодарной.

— Прошу меня простить… в лагерь… — упрямо повторяю я.

Я не такая уж героиня, как может показаться. Я просто уже привыкла выживать в лагере, а этот человек пытается навязать условия, о которых мне ничего не известно, и кто его знает, что меня ждет в далекой, пугающей и враждебной Японии. Если судить с такой позиции, я не только не героиня, а именно то, чем я являюсь: робкое и тихое создание, брошенное на произвол судьбы на просторах Второй мировой, которое просто имитирует сопротивление, пытаясь использовать свое эфемерное преимущество в вопросах выживания.

— Я понимаю ваше беспокойство, но это бесполезно, — терпеливо объясняет Акито.

Я упорно молчу.

— Давайте проведем переговоры, Рин. Разве есть кто-нибудь, кроме меня, кто мог бы позаботиться о вас?

Я продолжаю молчать.

— У вас нет никого. Я навел о вас справки. Ваши родные были эвакуированы из Шанхая в первые дни войны, но есть данные, что судно, перевозившее их, затонуло.

Я продолжаю молчать. Но это уже возмущенное молчание. Почему этот человек так свободно делает предположения о гибели моей семьи?

— Почему бы вам не положиться на меня? Без меня вы бы уже погибли. Вы бы умерли от тифа.

— Я бы хотела вернуться в лагерь, сэр… — бормочу я.

— Я предлагаю вам принять мои условия. Если вы откажетесь, я могу вас заставить. Подумайте над моим предложением. Поверьте, я не плохой человек.

Акито пытается прикоснуться к моему липу, но я отворачиваюсь.

— Я вам не враг. Война тяготит меня еще больше, чем вас. Давайте договоримся. Я вас отправлю в Японию. Вы будете моей личной военнопленной. Если война закончится благоприятно для вас: я не вернусь, и вы найдете свою семью — вы сможете уехать и жить где угодно. Если война закончится благоприятно для меня: вы не сможете найти свою семью, и я вернусь живым — вы останетесь со мной.

Я закрываю глаза, имитируя слабость.

— Вы ведь все равно одна, Рин. Доверьтесь мне. Будьте уверены — я человек, на которого вы можете положиться.

Что я могла сделать в такой ситуации? Во мне никогда не было ничего героического. Я всегда была типичным младшим ребенком в семье: слабым, тихим, неуверенным, — тем, за кого всегда кто-то из старших принимал решения.

Япония, порт Кобэ. Теперь мое имя Эмилия Рихтер. Так написано в документах, которые достал Акито Абэ, чтобы получить возможность переправить меня в Японию. По этим бумагам я значусь немкой из Чехии. Я не знаю, кто такая Эмилия Рихтер и какими путями ее документы попали ко мне. Когда я робко спросила Акито Абэ, не были ли эти документы получены каким-то криминальным способом, он коротко ответил, что любой подлог документов неизбежно связан с криминалом. Дальше я не решилась расспрашивать. Мне не нравится мое новое имя, и я надеюсь избавиться от него при первой же возможности.

Я спускаюсь на берег после двухдневного путешествия из Шанхая. Как бы ни страшило меня будущее на японской земле, я все же чувствую себя радостно возбужденной от возможности наконец-то вырваться из ограниченного пространства корабля. Только теперь я начинаю понимать, как устала от длительного пребывания взаперти, в условиях невозможности свободного передвижения: сперва в лагере, потом в постели во время болезни. Судно, перевозившее меня в Японию, было моей последней тюрьмой — по крайней мере, я надеюсь на это.

— Ну вот мы и добрались до земли! Господи, помоги пережить и это новое испытание! — громко и излишне театрально возглашает рядом со мной мужчина средних лет, глава семьи русских немцев. Этому семейству, как и мне, японские власти дали разрешение переместиться из Шанхая в Японию. Они утверждали, что в Японии проживали их родственники или, что более вероятно, члены их религиозной общины, которых они называли родственниками.

Мне претила их чрезмерная религиозность, но я вынуждена была держаться вместе с ними, потому что, кроме них, на судне не было белых людей. В этой семье было пятеро детей, из них я больше всего сблизилась со старшими — Лилой и Максом. Они были почти мои ровесники, уверенные, бойкие и, если узнать их получше, совсем не похожие на своих набожных родителей. Лила чем-то напоминала Веру. Я общалась с ней и ее братом на смеси русского и французского.

По прибытии в Японию нас, белых, сразу отправили на особый приемный пункт, где мы должны были получить бумаги, позволяющие передвигаться по стране.

Весь мой багаж умещался в одном маленьком чемодане, но у немецкой семьи были тяжелые вещи, и они попросили меня помочь донести их до приемного пункта. Пока мы вместе с Лилой и Максом волокли тяжелый сундук, к нам привязался японский подросток.

Он что-то протараторил и с глубоким поклоном всунул мне и Лиле по визитке и какой-то записке. Затем он снова поклонился в знак благодарности за то, что мы соизволили принять их, и скромно отошел в сторону.

В бумажке было написано на английском, немецком и французском, что некий местный фотограф бесплатно делает качественные фотопортреты белых людей и приглашает европейцев, прибывших в Кобэ, в свою фотостудию.

— «Если вы хотите совершенно бесплатно получить ваш качественный фотопортрет, пожалуйста, приходите в фотостудию господина Казо Тэрадзимы», — прочитал Макс, отобрав у Лилы записку.

— Как странно! Зачем они делают бесплатные фотографии? — удивилась Лила.

— Наверное, они продают их, как открытки, японцам, которые никогда не видели европейцев, — предположил Макс. — А может, это увлечение владельца фотостудии. У них тут белые люди — экзотика.

Сестра и брат сразу загорелись идеей бесплатно получить фотографии. Лила помахала рукой посланцу фотографа и жестами дала понять, что нас заинтересовало его предложение. Мальчик обрадованно закивал и последовал за нами, держась на почтительном расстоянии.

Мы притащили багаж к приемному пункту. Выход в город не был запрещен, и Лила с Максом тут же нашли предлог отпроситься у родителей на прогулку — они-де пойдут искать воду для питья и умывания.

— Эми, а ты не хочешь пойти с нами? — спросила Лила. — Мы с Максом собираемся к фотографу. Тот японец еще здесь — вон, смотри, — дожидается за дверями.

Я вздрогнула — я еще не привыкла, что меня называют чужим именем.