Ксения Спынь - Дальний свет

В глубине дома пробили старые часы. Наверно, Сибилла завела их, чтоб оживить немного жилище.

— Феликс? — негромко позвала Китти. — Кажется, всё.

— Что всё? — он сделал вид, что не понял.

— Кажется, меня записали.

— С чего ты так решила?

— Я слышала, как бьют часы.

Феликс помотал головой:

— Я слышал, как бьют те. Это не они.

— Тогда… — она прервалась, — почему я не могу вдохнуть. Нет воздуха.

— Это от простуды, — Феликс подошёл к её койке. — Хочешь, выйдем на улицу?

Китти качнула головой:

— Я не смогу сейчас подняться.

— Я тебя вынесу.

— Ты меня уронишь.

— Я тебя вынесу, — упрямо повторил Феликс.

Она чуть заметно усмехнулась:

— Не придуривайся, доходяга…

Глаза её закатились.

— Не вздумай! — Феликс рывком поднял её, поддерживая под плечи, но Китти уже не дышала.

Он обхватил её, потащил к окну — там ведь воздух, много свежего воздуха, хоть что-то должно сейчас помочь! Шаг… другой… она же совсем не тяжёлая, почему так трудно дотянуть её даже туда, на такое небольшое расстояние…

Добравшись с ней до окна, Феликс, как мог, приподнял её, облокотил о подоконник. В лица им теперь бил летучий холод, но Китти, казалось, не собиралась больше вдыхать его.

Придерживая её, Феликс замер рядом.

Ну, дыши, ну, пожалуйста. Что мне сделать, чтоб ты дышала?

Она недовольно посмотрела на зверя, снова — на стражей поляны, что обвили кольцами тело человечицы, и нехотя сделала знак рукой. Переплетённые корни выпустили добычу, опали и медленно, шипя, начали уползать обратно под землю. На минуту в почве, где они прошли, оставались глубокие борозды, но и те скоро исчезали — будто не было.

Она подошла чуть ближе, чтобы посмотреть на человечицу. Та была без сознания, но жива. Скоро придёт в себя.

Она развернулась к чёрному зверю — нет, зверёнышу, младшему двойнику.

— Только ради тебя, — сказала она строго.

Зверь фыркнул, ткнулся носом в её ладонь и умчался вдаль, сквозь чащу леса.

Протянулось несколько минут бесконечности — и ему показалось, что… Нет, не показалось: её и вправду стало легче поддерживать, когда Китти оперлась ладонями о подоконник. Она открыла глаза, несколько раз бесшумно и глубоко вдохнула.

— Всё? — Феликс отводил чёрные пряди, упавшие ей на лицо, они не держались за ушами и падали обратно. — Всё нормально теперь? Да?

Китти не ответила сразу, потом тихо и внятно проговорила:

— Кто-то отпустил меня.

Ночь брела мимо них далеко за окном, за полоской рассвета, за мелким наставшим утром — огромная и равнодушная, а потому не желавшая зла: ей было не до жизни столь мелких существ. Бездонно-чёрная, она шла над покинутым миром, где только лёд и вечные снега, и где свирельщик из старой сказки никак не заканчивал своей древней колыбельной, и за ним тянулись олени и волки, песцы и белые зайцы; они двигались вместе по краю бессрочной зимы, но не знали, куда и зачем. В небе же замёрзшие белые звёзды светили тем, кто остался ещё в этом мире.

— Должно было быть сейчас, но кто-то меня отпустил, — задумчиво повторила Китти.

Феликс всё ещё аккуратно поддерживал её. Осторожно прижался сильнее:

— Не делай так больше. Никогда так больше не делай.

Он с наслаждением стянул промокший плащ, отметил, что в квартире тепло и вообще неплохо: Вайзонов держал всё на уровне, хотя сам редко тут появлялся. И уж по крайней мере, здесь можно было поговорить без опасений: в нейтральности прежде нейтральных территорий теперь возникали большие сомнения.

Вайзонов с доброжелательной безучастностью смотрел, как он неспешно располагался в кресле. Видимо, и сам — редкий случай — не торопился.

Он мельком заглянул в журналы на столике рядом, заговорщически улыбнулся:

— А между прочим, у меня хорошие новости.

— Так.

— Шелетов нашёл их!

— Да ладно, — без особого удивления произнёс Вайзонов.

— Почти у крайнего севера. Прослушивал линии и перехватил разговор — так что по крайней мере два номера у нас есть. Правда, в какой-то момент они разделились: один остался на месте, второй продвинулся на довольно порядочное расстояние… Но затем все воссоединились. Не могу предположить, что это было — может быть, разведка.

Вайзонов внимательно слушал.

— Это другие симки, правильно я понимаю? Тогда совершенно не очевидно, что это они.

— Кому ещё, — он добродушно отмахнулся. — В тех краях теперь пусто, человека не встретишь, а тем более с такими именами, обоих разом. Вообще странно всё это — там никого, здесь никого…

Белёсый туман распластался за стеклом, будто и не было дальше ничего в мире — никакой даже улицы и соседних домов. Только капли барабанили по карнизу.

С ленивым недоумением он пожал плечами:

— Пока ехал, не встретил ни одной машины, ни даже пешеходика. Куда-то же они деваются.

— На запад, — откликнулся Вайзонов.

— А?

— Они идут с востока на запад. Не останавливаясь, — пояснил Вайзонов. — Наверно, боятся что те будут и здесь.

Он помолчал. Сквозь неохоту всё же спросил:

— Так это правда — про тех?

Вайзонов кивнул.

— И кто они? По-прежнему неизвестно?

Тот неопределённо пожал плечами:

— Никто. Создания. Другие. Лаванда знает?

— Не думаю… Вообще не предполагаю, о чём она знает, — он покачал головой, раздражённо нахмурился. — Послушай, не кажется тебе порой, что мы попали в чей-то дурной сон? Все эти… пожары… Нашествия… непонятно кого. Зима вот эта… с ума сошедшая. Чтоб в январе — и весь месяц ливни, будто летом. Ты когда-нибудь видел такой январь?

Белая равнина раздалась без краёв и заполнила весь мир. Это не было областью, частью территории, частью чего-то на географической карте — это была безграничная и, наверно, бесконечная зима.

Где мы?

Где-то в нашей стране.

Иногда по пути им встречались посёлки, даже маленькие города — все, как один, безлюдные, заброшенные в сугробах. Где-то ещё работали фонари, и чёрные окна домов глядели на пустой в ночи перекрёсток. Чуть светилась хрусткая корка снега, и призрачно змеилась иногда дорожка в полусвете — это пробегала позёмка. Надо спешить, наверно, иначе не нагнать упущенное — слышишь, кто-то идёт впереди, там, где поворачивает, убегая вниз, трасса?

Нет… Только, как свистит ветер.

И если прислушаться — если прислушаться чутко-чутко, можно различить как звенит вместе с ним тонкая песня свирели. Она ведёт куда-то сквозь ночь, по краю мёрзлого белого света. Как думаешь, есть ещё в мире люди, кроме нас?

Думаю, где-то они есть.

Трасса бежит впереди. Наст держит хорошо, и наша дорога легка уже много дней. Мне только исподволь думается, что однажды она приведёт нас в мой кошмар — в тот из них, где можешь вечно брести сквозь снега и всё равно никуда не выйти. Если сами мы давно уже спим, это проще, чем кажется.