Ксения Спынь - Дальний свет

Здесь больше не было масок, но лица оставались неузнанными, вытянутые и озарённые в изменчивом свете — хотя казалось, всех их откуда-то помнишь, некоторые промелькнули в давнем забытом сне, другие жили с тобой бок о бок или стояли когда-то над самой колыбелью мира.

Лаванда пришла не за ними. В Сокольском соборе ей нужен был ответ на один только вопрос. Она миновала витражи, улыбавшиеся вслед затаёнными оскалами — дальше, к концу галереи, где за светло-мраморной колонной путь сворачивал вправо, уводя с собой свет. Напротив же колонны, в нише, куда не доставали искосые лучи, покоился ещё один витраж.

Луна, огромный белый диск, висела, как и было заведено, в сиреневом небе, но уже была расколота на части неодолимой силой. Трещины расползались между зазубренными изломами и разбивали картину.

Лаванда остановилась возле. Конечно, она тотчас поняла, что это за Луна.

«Мел взяла сельская травница — сновидица и знахарка, что жила на отшибе и, если только её не просили, не вмешивалась в дела соседей. Её слова могли быть неясны, но глаза следили течения мира, не видного людям. Глубины и дали разверзались перед ней».

— И этот последний, — тихо, только сама себе сказала Лаванда. — Он остался последний.

Кто-то шевельнулся в стороне от колонны и тем привлёк внимание. Лаванда обернулась: там стоял молодой человек непримечательной наружности, в сером костюме и шляпе по моде прошлого века. Смотрел он с некоторой отстранённой грустью.

— Кто вы? — спросила Лаванда.

— Вы меня не помните? — тот сдержанно и несколько неловко улыбнулся. — Я сновидец, игрок словами… поэт. Вы должны были видеть меня на старой фотографии.

Лаванда внимательно прищурилась, но вновь раскрыла глаза:

— Я вас не помню.

— Что ж, вполне может быть, — он отвёл взгляд. — Это, в любом случае, не помеха, мне просто хотелось уберечь вас от ошибки.

— Меня? — столь же отстранённо удивилась Лаванда. Человек улыбнулся опять:

— Видимо, такая у меня судьба — говорить правителям, что они неправы. В этот раз я, правда, пришёл не как подданный, а как союзник и товарищ по духу.

— Говорите же, я вас слушаю.

Тот посмотрел внимательно, покачал головой:

— Вы не можете грезить бесконечно. Сначала кажется, что вы полностью управляете ими, но они хрупки и капризны… Смотрите! — он легко повёл рукой, в глубине галереи закачались тени, и подумалось даже, что пахнет сиренью, однако в следующий миг всё уже полыхало огнём. — Однажды они покинут вас — в самый неподходящий день и час. И всё, что останется вокруг — это пустота и разрушающийся мир, до которого вам прежде не было дела.

— Я поняла, кто вы, Алексей Лунев, — сдержанно заметила Лаванда, — но ваши советы мне не нужны. Я слишком долго слушала всех и теперь знаю сама, что, как и для чего мне следует делать.

Свет проник по её мановению через расколотый диск, и стало видно, что в глубине галереи не было ни огня, ни сирени, один только шорох теней.

— Луна больше ничего не может дать вам, — тихо сказал человек. — Всё, что было у неё для вас, вы уже взяли сами.

— Я знаю, — кивнула Лаванда. — Я иду к Солнцу.

Она отвернулась, и человек скрылся из глаз, смешался с полумраком за колонной, будто и не был здесь. Больше никто не заграждал путь, и Лаванда пошла вперёд.

Галерея раздавалась далее — меж опустевших листов старой бумаги, меж засохших цветов, сплетённых в венки. Свет истончался, растянутые его нити натыкались на глухую кладку стены. Пыльная дымка клубилась в воздухе на лучах. Здесь был тупик.

Но за стеной отчётливо слышалось движение. Совсем другая жизнь.

Лаванда отставила стену — та спала занавесом и перестала мешать — и то, что открылось глазам, было широко и великолепно. Колесо в полнеба шло своим кругом, всё в огне, весёлое и яростное. Одна за другой пролетали кабинки — красная, чёрная, белая и всех других цветов — они повторялись и всё бежали, будто никогда не могли замереть и не кружиться больше. Ливень хлестал с неба, и вокруг разбегались уже все, кто могли. Только молодая пара стояла почти у подножья — те, чьим именем назвали главную улицу города. Взявшись за руки, они с интересом смотрели в мелькание спиц.

— Значит, что у нас получается, — негромко и отчётливо проговорил мужчина. — Одна и та же фигура через века, на каждом витке действие повторяется. Три акта с одним и тем же сюжетом, с теми же лицами…

— Три мало, — аккуратно прервала женщина, не отрывая от колеса взгляда. — Думаю, хотя бы пять или семь.

Здесь и сейчас, поняла Лаванда, когда вода заполняет землю, а огонь пронизывает воздух. Здесь будет только ещё оборот, и колесо остановится в последний раз. Так должны были застыть и обратиться в горы двое детей, что пробрались в зачарованный край и нарушили его покой. Так должна застывать любая форма в окончательном и совершенном своём варианте.

Она подняла руку, чтоб остановить вращение, и вздрогнула: парочка смотрела на неё с улыбками.

— Похоже, снова не на этот раз? — мурлыкнул мужчина, обращаясь то ли к ней, то ли к своей спутнице.

— Видимо, что-то было забыто, — откликнулась женщина в тон ему. — Ведь это так просто — не учесть и упустить какую-нибудь мелочь…

— Откуда пришёл он — загадка веков, — похоже, что-то процитировал мужчина. — Но ты правильно заметила, это, конечно, никакая не загадка. Откуда они пришли, достаточно известно, и это не так просто откинуть.

— Да, этого совершенно нельзя откинуть, — согласилась женщина.

— Как старая навязчивая песенка.

— Уже и слова забылись, а мотив остался, — она с улыбкой обернулась. — Я варю кофе. Ты будешь?

«Мотив?»

На задворках щёлкнул звук открываемой крышки, и как будто на миг донеслась мелодия — тихие и переливчатые колокольчики пели о чём-то забытом, но тут же всё смолкло, Лаванда не успела вспомнить.

Парочка развернулась к огненным всплескам, а колесо двинулось на них, ширясь и всё заполняя. Лаванда хотела схватить его, но колесо растаяло в её руке, всё растаяло, хотя она не говорила так сделать. Помещение переменилось: теперь это был большой зал со старыми каменными стенами, в щелях рос мох и веяло сырым. Воздух же дрожал и переливался от жара факелов — они были расставлены здесь всюду и принуждали тени растолкаться по углам. Лаванда заморгала с непривычки: глаза не сразу приспособились к освещению. Когда же она начала различать и узнавать предметы, то увидела, что на плитах и каменных глыбах сидели люди. Очень много людей.

Влага и шум дождя, казалось, уже сидели в стенах, текли где-то в трубах.

— Ты погляди только на эту крысавицу.

Он посмотрел, что там так привлекло Вайзонова в углу коридора, недовольно покачал головой:

— Давно ли они у нас тут шастают?