Ксения Спынь - Чернее, чем тени

Лаванда и Феликс расположились возле Дворца Культуры, прямо у его парадной лестницы. Лаванда, устав от долгого ожидания, сидела на парапете и разглядывала всё вокруг, Феликс стоял рядом и думал о чём-то своём.

Было около часа до начала конференции, и людей собралось, по-видимому, ещё не так много. По крайней мере, здесь, у старого и всеми покинутого здания, пока были только они двое. Лучше всего прятаться в толпе, — так сказал Феликс, — но это уже позже, когда они скучкуются и всё внимание будет обращено на Нонине. Пока же лучше не светиться.

По воздуху начинали разливаться сумерки — самые ранние, прозрачные, которые едва притрагиваются мягкой кисточкой. То было тепло, то вдруг прохладный ветер, скользнув по открытым плечам, заставлял вздрагивать и ёжиться. Он накрывал густым обволакивающим запахом сирени.

Если прищуриться и смотреть не прямо, можно увидеть даже, как по дорожкам парка, вокруг Дворца разгуливают нарядно одетые парочки — дамы в вечерних газовых платьях, джентльмены в смокингах, с манжетами и бабочками… Они скользят лёгкими тенями забытой сказки, играют в графинь и герцогов, баронов и маркиз. И они танцуют — танцуют под звуки старинного вальса. И если прислушаться, уловишь простенький, но завораживающий мотив, он сохранился и по сей день и часто играет в музыкальных шкатулках. Можно даже разобрать часть слов, что нанизываются на мелодию, как бесконечная гирлянда.

— Феликс?

— Мм?

— А как может звонить башенка?

— Ты про песню? Это о Часовой башне на Главной площади. Каждый раз в ровное время часы звонят, это имеется в виду.

Его что-то беспокоило, что-то, чем он не счёл нужным делиться, и Лаванда решила, что не стоит его отвлекать.

Пары кружились, почти невесомые в призрачном полусвете парка, менялись местами, мелькали белые подолы платьев… И музыка разлилась с сумерками и сиренью, чуть печальная, красивая — как могут быть красивы последние светлые деньки, когда уже точно знаешь, что они сейчас закончатся.

Кто-то сидел здесь вот так же, на этом парапете, много лет назад, и ждал чего-то, ждал с тревожным нетерпением, и думал о чём-то, и о чём-то мечтал… Но кто и о чём?..

В мелодию откуда-то влился, а потом и заглушил её шум мотора. Кто-то остановился у ворот.

— Приехали, — сказал Феликс.

— А? — Лаванда вздрогнула и испуганно огляделась. — Кто? Зачем?

Феликс посмотрел на неё со снисходительным удивлением.

— Где-то витаешь опять? Кортеж подъехал, сейчас конференция начнётся.

— Аа, — она быстро и охотно закивала. — Да, точно, конференция.

— Так пойдём?

— Пойдём, — Лаванда торопливо соскользнула с парапета и последовала за Феликсом, держась несколько позади.

Народ толпился у высокого деревянного помоста, на котором была установлена пышно украшенная трибуна. Здесь вообще всё было украшено: деревья и столбы фонарей увесили красными букетиками гвоздики, гвоздика же плавала в фонтанах, которые теперь-то заработали на полную мощность. Струи воды взмывали в воздух и орошали деву и мантикору, и те блистали в лучах вечернего солнца, представляясь уже скорее не противниками, а двумя сторонами одного. И было шумно: оркестр разбрасывался трещащими звуками, совсем как фонтаны — брызгами воды, шёпот и шелест толпы мешался с ними, всё тонуло в блеске и гвалте.

— В апреле мне тут нравилось больше, — пробормотала Лаванда, но Феликс её, конечно, не услышал: он что-то выискивал взглядом в этом кипящем котле. Стараясь не потеряться в толпе и держаться рядом, Лаванда тоже огляделась.

Она заметила девушку в красном платье. Девушка шла от ворот сюда, к стоящим, и вокруг неё странным образом создавалось кольцо свободного пространства. Приглядевшись, Лаванда поняла, в чём дело: вокруг девушки на некотором расстоянии держалась почти незаметная в толпе охрана. Складывалось ощущение, что то ли эти люди ведут её под конвоем, то ли, наоборот, она негласно распоряжается ими. Поравнявшись с Феликсом и Лавандой, девушка вдруг легко проскользнула между охранниками и едва заметным движением руки, не глядя, передала Феликсу какую-то бумагу. Он тут же перехватил листок. Девушка же вернулась обратно в круг — будто так и было. Всё произошло так быстро, что Лаванда ни за что бы не углядела, если бы стояла чуть дальше или смотрела бы в другую сторону.

Да это же Китти, — вдруг поняла она. Лаванда не сразу узнала её в красном, но да — естественно, та самая Китти Башева, совсем как в телевизоре, только в живую.

Феликс мельком просмотрел бумагу и сразу отчего-то помрачнел.

— Что там? — спросила Лаванда. Он молча показал ей листок.

— Я говорил, что чем-то подобным кончится, — Феликс уже глядел сквозь толпу в сторону помоста.

Лаванда вчиталась в узкие ровные строчки — так быстро, как только успевал её ум вникать в написанное. Последние были зачёркнуты, но чисто символически — тонкой линией, за которой отлично виделись все буквы.

В смятении, не до конца даже поверив, она подняла взгляд на Феликса.

— Но… это же…

Он кивнул:

— Вот теперь начнётся по-настоящему.

Китти преодолела свой путь и запросто взбежала по лестнице помоста, будто высокие каблуки ей абсолютно не мешали. Оркестр играл что-то жеманно-развесёлое. Китти улыбалась всем вокруг и смотрелась очень милой, приторно милой, как засахаренная вишенка в бокале шампанского.

— И что теперь делать? — шепнула Лаванда почти в панике. — Рассказать кому-то? Предупредить?

— Это да. Но сначала, как минимум, надо убраться отсюда до того, как придёт Нонине. С таким размахом, — Феликс кивнул на бумагу, — ничего хорошего нас здесь не ждёт.

Он быстро огляделся по сторонам.

— Так, дай мне пять минут, потом тоже уходи, через боковую.

И исчез прежде, чем Лаванда успела что-то ответить.

Она поспешно начала искать его взглядом, но Феликс как растворился. Лаванда понятия не имела даже, в какую сторону он направился, и некому было уже сказать, что она так и не поняла, куда ей надо уходить — в убежище или куда-то ещё. И что, если в убежище, то она вообще-то не сказать, чтоб помнит, как добраться до него отсюда. И, если уж на то пошло, не знает, где у Турхмановского парка боковой выход, если Феликс это имел в виду. То ли он сильно переоценил её способности, то ли просто не успел подумать, как часто с ним бывало.