Артур Соломонов - Театральная история

– Шалостям? Иосиф, ты наглеешь. На глазах наглеешь. Вот прямо сейчас наливаешься наглостью.

Иосиф смутился:

– Я имел в виду, что тогда он спектакль воспримет как гениальную шалость, а не как угрозу общественной нравственности.

Сильвестр погрозил пальцем Иосифу:

– Смотри! На тебя вся надежда, – сказал он и добавил весьма искренне: – Вот ужас-то.

Иосиф сделал вид, что не расслышал последних слов.

– Да ладно, что у Ипполита Карловича за вера… Так, верочка, – Иосиф хохотнул. – Да и вообще, мне кажется, зря ты его так боишься. Театр-то не его личный. Театр-то государственный.

– Иосиф, не будь ребенком, а?

– Ну да, да, глупость сказал. Хотел тебя как-то успокоить.

Вошла Светлана, улыбнулась режиссеру и Иосифу, отмерив толстяку гораздо меньше ласки. Молча поставила на стол поднос с чашкой кофе, печеньем и бутылкой воды.

– Светочка, не уходи пока из театра, хорошо?

– Что вы, Сильвестр Андреевич, я и не думала.

Светлана вышла. Сильвестр стал отпивать маленькими глотками кофе. Настроение его понемногу улучшалось.

– А отца Никодима ты видел у Ипполита Карловича? – спросил Иосиф.

– Ха! – режиссер отставил чашку от губ. – А они разве бывают отдельно? Только, наверное, когда Ипполит Карлович со своими красотками распутничает. И то, я думаю, с благословения святейшего отца.

Иосиф засмеялся и возвел глаза к потолку: мол, знаем мы все это лицемерное сообщество, знаем!

– А знаешь, как повел себя святой отец, когда меня увидел? – спросил Сильвестр. – Он как будто тайком меня перекрестил. Так, чтобы Ипполит Карлович видел, что он мне, нехристю, только добра желает. Я вот сопротивляюсь всему божественному, а он меня тайно, любовно святым крестом осеняет. Сволочь, а? – спросил Сильвестр не без восторга. – Бестия, а? Я его хоть и ненавижу, но чуть не закричал «Браво!» О таком актере в труппе можно только мечтать. А как ему идет ряса! Он будто родился в ней. Вот как надо носить театральный костюм! А наши актеры? Разве могут они так убедительно разговаривать, так естественно носить одежды героев? А его жесты – такие вкрадчивые, такие кроткие! А тембр, вносящий мир в душу! – в этой части Сильвестровой речи ненависть и восторг уже слились совершенно и загадочным образом друг друга подпитывали. – Лучший исполнитель роли священника из всех, кого я видел в церкви…

– Я думаю, пора начать пиар-атаку из-за рубежа. – Иосифу показалось, что слишком долгий разговор об отце Никодиме может выдать его планы. – Ипполит Карлович теперь бродит рядом с нашей тайной. Так пусть же его немного погладят европейские руки.

Сильвестр сделал такое выражение лица, словно внезапно ощутил запах тухлятины.

– Как же коряво ты, Иосиф, выражаться стал. Бродит рядом с тайной? Погладят европейские руки?

– Образно говорю, – Иосиф нахмурился. – Пусть его европейские газеты превознесут. А потом уже начнем массированный обстрел статьями.

Сильвестр покачал головой.

– Обстрел статьями… Это, видимо, ниже журналистского достоинства – по-человечески разговаривать. Ну да был бы результат. Не сердись, Иосиф… – сказал Сильвестр, увидев, как нахмурил тот свое толстое чело.

Иосиф в ответ еще бескопромиссней насупился. Сильвестра развеселил его обиженный вид.

– Да, кстати, – добавил режиссер. – В довершение всех проблем Ипполит Карлович мне подарил еще одну. Он изъявил желание посмотреть на новеньких наших. Как всегда, встреча в «Неближнем Востоке», его любимом ресторане.

– На новых актрис посмотреть? – усмехнулся Иосиф.

– Нет у меня для него новых актрис! Вообще нет новых актрис. Приведу Ипполиту Карловичу Сашу с карликом. Пусть полюбуется. Все равно он с ними разговаривать не станет.

– Так зачем это ему?

– Барин новых холопов видеть желают-с. И чтоб они прониклись его обликом, хочут-с. Чтоб знали, кому молиться.

– Но Саша-то не ляпнет, что он Джульетту репетирует?

– Нет, что ты. Тибальта. Исключительно Тибальта. Я его предупрежу. И Ганель о своей новой роли промолчит.

– Всех новичков приглашает? А… а меня?

– А ты разве играешь у меня? – живо откликнулся Сильвестр. – Давно? Кого? Почему мне не сказал? Да не печалься ты, возьму тебя, возьму. Хотя меня столько людей просило, чтобы я им встречу с Ипполитом Карловичем устроил. Но я отвечал им только так, – и тут Сильвестр совершенно неожиданно поднес кукиш к лицу Иосифа. Тот отпрянул, а Сильвестр добавил: – Или вот так отвечал, – и создал из пальцев унизительную фигуру, именуемую «факом».

Иосиф смотрел, как рука режиссера выписывает малоприятные кренделя в непосредственной близости от его лоснящихся щек, и если были у него хоть какие-то сомнения насчет неправедности своего поступка, то сейчас, глядя на режиссерские выкрутасы, он решил отправить донос. Кукиш и фак очистили его совесть окончательно. Даже сподвигли на измышление новой интриги. Он вдруг хлопнул себя по лбу, словно вспомнил что-то очень важное.

– Слушай, а правда, что подруга Саши мечтает попасть к нам в труппу?

– Ах да! Черт, я и забыл, что обещал Саше на нее посмотреть. Она давно к нам мечтает попасть. Как-то не хочется мне сейчас его нервировать отказом. А ведь придется отказать. У меня молодых актрис перекомплект.

– А зачем отказывать? Она, говорят, очень красива.

– Ты с ума сошел, да?

– Да я не для себя! Ты же говорил, что Ипполит Карлович любит приехать в театр и выбирать себе артистку? Чтобы потом с ней в особнячке своем… канканировать.

– Да, это он любит, – со злобой сказал Сильвестр. – Тут его православное сердце не сопротивляется. Ибо возлюбил много…

– Он же ворчит, что у тебя новых актрис давно не появляется?

– Ах, вот ты к чему… Тогда у нашей Джульетты крыша отъедет уже навечно.

Иосиф небрежно махнул рукой:

– Когда это будет еще… А театр сейчас в опасности. Надо решать проблемы по мере поступления. Разве лишним будет сейчас преподнести меценату подарок? А наш Саша, наша Джульетта, может ничего и не понять. Он девушка юная, верующая в любовь.

Сильвестр внезапно, не прощаясь, вышел из кабинета, как делал всегда, когда чувствовал, что разговор исчерпан. Тихо закрыл дверь.

Иосиф, с лицом, на котором все еще отражалась обес-покоенность судьбой театра, открыл файл с доносом. Перечитал написанное.

«Нет, чего-то не хватает. Здесь нет моего искреннего возмущения. Надо создать впечатление, что оно меня переполнило и почти неконтролируемо выплеснулось в письмо. И я не сказал главного: что у меня есть план развития театра. Но тут надо как-то и скрыть волю к власти, и намекнуть, что она все-таки есть… Тонкая работа. Филигранная. Сегодня не смогу. Голова не работает. Завтра, завтра напишу вдохновенно!»

Иосиф встал из-за стола, подошел к окну и стал делать гимнастику для глаз. Глазки шныряли: вверх-влево-вниз-вправо, вверх-влево-вниз-вправо. Потом в обратном направлении: вверх-вправо-вниз-влево. И еще раз: вверх-вправо-вниз-влево…