Нора Фрейсс - Марион. Мне всегда 13

Я нашла это сообщение гораздо позже. На самом деле, вы очень много переписывались накануне твоей смерти. И я предполагала самое худшее обо всех, кто окружал тебя в то время. Вот почему тогда, на кладбище у меня не было желания принимать отца Романа с распростертыми объятьями.

Уже потом я поняла. Конечно, он не должен был этого писать, но он ведь даже не предполагал, что ты пойдешь и убьешь себя. Впрочем, я все проверила: 95 % сообщений, которые он тебе посылал, были очень любезными. Было всего пару штук, которые мне не понравились. Но всегда, в любом возрасте, мы не во всем согласны друг с другом, даже когда влюблены!

Роман был одним из той группы школьников, которую допрашивала полиция после 13 февраля. Он подтвердил, что ты была жертвой травли. Он перечислил несколько имен. Несмотря на то что он не видел письма, он назвал тех же учеников, что и ты. Кроме того, он использовал те же слова, чтобы их охарактеризовать. Например, он заявил, что такая-то «вела себя гнусно» с тобой – в своем прощальном письме ты воспользовалась тем же самым прилагательным. «Ты вела себя гнусно, и в том, что я умерла, есть часть твоей вины».

Роман помог мне понять некоторые основные детали. Например, за пару недель до твоей смерти я отвела тебя к нашему семейному врачу, помнишь? Ты очень похудела, у тебя были вечно холодные руки, ты не могла их согнуть… Я боялась, как бы у тебя не началась анорексия. Столько подростков боится поправиться. Врач разуверил меня – он сказал, что причина плохого аппетита в твоем аппарате для исправления прикуса. Но Роман уверял меня в том, что ты практически ничего не ела в столовой, только немного хлеба. Все детство тебя дразнили толстой. Кортизол, который ты принимала от астматических приступов, повышал твой аппетит, и ты поправлялась. Но ты прекратила лечение в 10 лет, с тех пор твой аппетит снизился.

В течение месяца он рассказал мне еще кое-какие детали. Сначала он боялся говорить. Он боялся, что ему начнут мстить – его отец писал мне об этом. Но понемногу он открылся. Благодаря ему мы узнали, что как-то раз в конце января двое или трое твоих одноклассников пристали к тебе в коридоре. Они сняли с тебя обувь и принялись ее швырять. Ты стояла с голыми ногами, никто не реагировал. В день, когда вас фотографировали в школе, твои мучители тоже тебя донимали.

Я понимаю теперь, почему на классной фотографии у тебя такое взволнованное лицо, с отсутствующей робкой улыбкой. Я понимаю теперь смысл тех сообщений, что ты посылала Роману. Например: «Я никогда больше не надену платье после того, что случилось в прошлый раз». Двое или трое мальчишек зажали тебя во дворе, подняли тебе юбку, лапали тебя…

В тот день ты надела платье, потому что это была тема фотографии: «вечерний наряд» или «элегантный наряд». Ты оделась как просили, и на перемене, незадолго до фотографирования, к тебе пристали эти маленькие тупицы! Ты стала жертвой насилия! И после этого они еще обзывали тебя шлюхой?

Роман рассказал об этих бесчинствах своему отцу, который, в свою очередь, передал это мне. «Спросите у вашего сына, пытался ли он спасти Марион». Бедный мальчик! Он признался, что вмешался в истории с обувью, но не с юбкой. Это происходило во дворе, их было трое – тех ребят, что задрали тебе юбку и шлепали тебя по ягодицам… Роман не вмешался – он просто испугался. Надзиратели тоже не шевелились.

Твой друг не осмелился встретиться со мной. Он испытывал сильное чувство вины. Он упрекал себя в том, что не помог тебе. Ему было сложно подобрать нужные слова. Но я постоянно контактировала с его отцом и через эти беседы понемногу понимала, что мы с Романом испытывали похожие чувства по отношению к тебе. Доходило до того, что он даже использовал те же выражения, что и я, говоря о тебе. Мы оба были тебе очень близки. В один из дней Роман чувствовал себя плохо. Его отец позвонил мне с просьбой поговорить с ним и поднять ему настроение. Родители паниковали, поскольку Роман не отвечал на их звонки.

Когда он увидел мой номер, он снял трубку. «Нужно отвечать на звонки, когда твои родители тебе звонят – они же беспокоятся», – промурлыкала я. Он ответил, что спал. «Роман, ты догадывался о том, что произошло?» Он заплакал: «Ну почему она ничего не сказала своим». «Что значит «своим»?» «Вам, мне, всей вашей семье… всем тем, кто ее любил».

Бедный Роман. Затем он сказал мне: «Все завидовали ей! Марион была такой красивой, такой веселой, такой умной! У нее было все – это невыносимо для некоторых». Вот то, что он понял в этой истории. Надо сказать, он недалеко ушел от моего анализа.

У него не получалось начать встречаться с кем-то еще. У него появилась новая подружка, но это продлилось не более двух дней. В один из дней он признался: «Я не могу ей лгать. У меня в голове только Марион». Конечно, это пройдет. Он рано или поздно влюбится снова. Он должен, ты понимаешь?

«Ты серьезно или как?»

П ро твой первый учебный день можно было бы снять комедию. Ты помнишь? Я была с тобой. В июле 2012-го ты упала с велосипеда и сломала ногу. В сентябре ты еще ходила с гипсом, на костылях. Я не была единственной мамой – в первый учебный день многие родители сопровождают своих детей.

Списки учеников, распределенных по классам, были вывешены во дворе. Я услышала, как ты воскликнула: «О нет! Только не с ними!» Ты ушла в класс для получения расписания и прочих ритуалов первого школьного дня. Через пару часов я тебя забрала. Ты ворчала: «Это не класс, а самый настоящий базар». Можно было бы подумать, что причина такого поведения в эйфории от возвращения в школу, но это не прекратилось. Никто не слушался. Каждый вечер ты рассказывала мне что-нибудь вроде: «Представляешь, такой-то вертелся!» Или: «Такая-то оскорбила учителя!»

Каждый день, вернувшись домой из школы, ты звонила мне, чтобы предупредить, что ты хорошо добралась. И продолжалось: «Сегодня одна девочка громко слушала музыку на уроке… одни ребята вставали прямо во время урока… такой-то бросил дневником в преподавателя, обозвав его идиотом…». Короче, у вас там вечно что-то происходило, не считая непрекращающейся болтовни.

Ты говорила мне: «На самом деле у нас нет нормальных уроков. Двадцать минут учитель старается добиться тишины, затем – немножко урока, а потом, за 15 минут до конца, весь класс уже на ногах, шумит». Я не знаю, было ли так абсолютно на всех уроках, но так было каждый день. Каждый день тебе было о чем мне рассказать. Я заметила, что самый беспредел творился на математике, испанском и иногда на обучении гражданским обязанностям. Я советовала тебе не обращать на все это внимания, но постоянно держаться в стороне от группы – это сложно.

Я доверяла тебе, хоть и немного беспокоилась, ты знаешь. 12 октября в колледже проходило общешкольное собрание. Не было даже речи о том, чтобы его пропустить. На таких собраниях присутствовали все классы, директор, заместитель директора, главные преподаватели. Каждый из руководителей выступал с речью перед родителями. Давались ответы на какие-то общие вопросы. Через час родители следовали за классным руководителем своего ребенка, и дальше собрание проходило уже с конкретными преподавателями.