Нора Фрейсс - Марион. Мне всегда 13

Когда я приехала, было около 17 часов. Я сразу услышала, как родители, стоящие у столовой, переговариваются между собой: «О, ты видела, что случилось в этом “4 С”?»

Я послала тебе смс: «Я слышала, как одна из мам говорит о “4 С”. Неудивительно». Мадам Люччини, заведующая учебной частью, придерживалась того же мнения. После общего собрания твой классный руководитель – преподаватель физкультуры – обрисовал нам апокалиптическую картину класса. Одним словом, черт знает что. Постоянный гомон. Он сказал, что надеется на хороших учеников, которые могли бы призывать всех к порядку и сплотить группы. Он акцентировал внимание на том факте, что в классе нет какого-то единого духа. Для преподавателей спортивных дисциплин это всегда важно, но в вашем классе совсем не было чувства команды. Такой-то против такого-то, одна группа против другой, хорошие против плохих, добрые против злых… Класс не являлся единым коллективом.

Было 12 октября. Преподаватель математики утверждал, что по итогам 5 учебных недель вы отстаете от школьной программы, потому что никто не работает, на уроках царит болтовня. Собрание длилось 3 часа. Мы уже больше не могли. Одни говорили за другими. Как обычно, больше всех выступали родители ответственных и послушных учеников. Родители наиболее недисциплинированных вели себя незаметно.

После собрания я осталась, чтобы поговорить с классным руководителем. Я помню, как настаивала: «Предупредите меня, если что-нибудь случится». Мы проговорили четверть часа, и я ушла. Дома мы с тобой долго болтали. До этого я послала тебе несколько сообщений о том, что было на собрании.

Я посоветовала тебе прислушаться к рекомендациям классного руководителя: «Послушай, сделай, как он сказал. Оставайся в стороне от всего этого, призывай к порядку!» Очень послушно, в твоей манере, ты сказала: «Хорошо, я сделаю так». Ты поговорила с подругами. Но несколько дней спустя ты вернулась расстроенная: «Мама, меня освистали». Я попыталась поддержать тебя: «Это задача твоего преподавателя – поддерживать порядок в классе».

Когда ты поднялась на первые позиции, другие ученики начали к тебе плохо относиться. Ты отлично говорила на испанском, и преподаватель часто тебя спрашивала. Она снимала на пленку кусочки диалогов, которые вы разыгрывали между собой на уроках, поэтому тебя много показывали на экране. На то были причины – ты получала 20 из 20 в классе с углубленным изучением испанского, я уже говорила об этом. Я никогда этому не удивлялась.

Тебя снимали больше, чем других – вот и повод для упреков и насмешек над тобой. То, что в наших глазах имело значение, в этом классе обесценивалось и переворачивалось с ног на голову. Если ты работал хорошо, тебя называли кретином и идиотом.

По средам я была дома. Второй раз за месяц я видела, как ты возвращаешься из школы в слезах. По вечерам ты тоже иногда бывала слишком раздраженной. Каждый раз, когда ты просила класс вести себя потише, тебя освистывали. Над тобой смеялись. Ты сказала мне, что больше не будешь в этом участвовать.

Я продолжала звонить в колледж с просьбой принять меры. Как обычно, мне говорили, что директора и его заместителя нет на месте, что они перезвонят мне позже, но они ни разу этого не сделали.

Тем не менее однажды мне удалось поговорить напрямую с директором. Он сказал, что мне не стоит беспокоиться, что все утрясется. Я снова просила перевести тебя в другой класс: «Но Марион страдает!» Он возразил, что перевод невозможен. Я умоляла его: «Ну приложите усилия! Она не может работать, она возвращается в слезах, ей плохо!» Но он повторял: «Утрясется!»

Я настаивала: «Если не утрясется, я снова попрошу вас о переводе в другой класс». Он увиливал от ответа: «Да-да, я буду держать вас в курсе дела…».

Поскольку ничего так и не утряслось, я донимала его звонками: «Хуже всего на обучении гражданским обязанностям! На этом уроке царит самый невообразимый бардак! Примите меры! Это немыслимо! Преподавателя ни во что не ставят!» Он подтвердил, что преподаватель слишком молод, чтобы усмирить класс. Я была вне себя: «Тем более! Либо вы наводите порядок, либо переводите Марион в другой класс!» Он не мог сказать, что был не в курсе твоего плохого самочувствия в классе. Заместитель директора, который занимался четвертыми классами, – тоже.

Учеников перемешали. Климат в классе был невыносимым. Из колледжа исключили двоих или троих школьников, но заменили их другими. Опустевшие стулья быстро оказались снова занятыми. Вопрос об исключении третьего ученика обсуждался на педсовете. Он швырнул дневник в преподавателя граждановедения, а затем сбежал из колледжа, перепрыгнув через ограждения. В прошлом году он тоже однажды совершал побег, за компанию с другим учеником. Заместитель по воспитательной работе попросил, чтобы класс не разглашал этот инцидент. Во всяком случае, так ты мне сказала. Ты была шокирована неспособностью этого преподавателя проявить строгость, а также обеспечить безопасность. Ты боялась ходить на уроки и шла туда как на голгофу.

По вечерам ты продолжала изливать душу: «Сегодня снова устроили галдеж, директор зашел и накричал на всех, такую-то даже отправили сидеть в класс для самостоятельных занятий». Ты не выносила беспорядка. Я видела, что тебя это тревожит.

Я не представляла, что ты была жертвой оскорблений уже тогда, осенью. Я знала тебя – ты все старалась обернуть в шутку. Слушая тебя, я считала, что эти люди, которые тебя не любят, не могут тебя задеть.

Мы жили в трех километрах от Брии-су-Форж, где находился колледж. Рядом с домом было две автобусные остановки – одна совсем близко, другая подальше. Часто ты ждала автобуса совсем одна, на ближайшей остановке. Когда я удивленно спросила тебя, почему ты не хочешь пройти немного и присоединиться к остальным, ты пожала плечами: «Я хочу садиться на автобус возле нас, это ближе, так мне спокойнее». Теперь я понимаю, в чем причина. Ты предпочтитала ждать в одиночестве, зная, что на соседней остановке рискуешь встретиться с Алисой.

Эта деталь, как и многие другие, могла бы меня удивить. Иногда я посылала тебе смс утром и спрашивала, с кем ты сидишь рядом. «С Алисой, но мы ней не общаемся, она дура». Ты считала, что эта девочка тебя не любит. Она раздражала тебя с детского сада, хоть ты и говорила: «Мне плевать, она меня не интересует».

У тебя было несколько друзей в колледже. И у тебя был Роман. Ты ходила в школу только ради него. Это было взаимно – он подтвердил. Вы с ним были одинаковые. Вы приходили в школу и тут же встречались. Если занятия заканчивали в 15 или в 16, ты садилась на первый же автобус и ехала домой. Вы не оставались, как остальные, зависать в школьном дворе до 17.