Дмитрий Новиков - Голомяное пламя

Только на пятый год дала река Грише поймать первую сказочную рыбу, и было огромное счастье ему. И радовался, чувствуя себя первым на севере земли человеком, пока не прочитал поморскую старую сказку «Лишь на пятый год дает Белое море семгу рыбаку…»

Медленно и внимательно изучали они друг друга. И чудес разных показывали море и река, а испытаниям тоже был счет. Но мирно до поры всё шло. Гладко так, что уверился было Гриша – приняла его река, пробормотала скороговоркой об этом морю, и свой он стал человек.

Погода в этот раз опять баловала их. Стоял тихий солнечный вечер. Одуряюще, до приторной сладости жестко пахло разнотравье. Бормотала на своей вечной говоре Кереть, перебирая камни и доверяя морю горести и счастья. Голубело над всем этим Божье небо, и мягко светило закатное солнце. Гриша с обычным уже радостным чувством разводил костер, рядом возился с байдаркой брат, а на складном стуле рядом с ними восседал Коля Елисеев. Сидел на берегу реки, бурно впадающей в море, широко раскрытыми глазами посматривал вокруг и рассуждал вслух:

– Эх, жалко, кохту я не взял с собой. Жена говорила – возьми кохту, а я позабыл как-то. Плохо будет без кохты.

Наконец Гриша отвлекся от костра, обернулся к Коле. Уже привыкший к постоянным прибауткам и рассказам про то, как нужно в жизни всё поделать, он с радостью услышал новое слово. Спросил с интересом:

– Коля, а что такое «кохта»? Карельское что-то? Я такого слова не знаю.

– Чего не знаешь?! – вскипел вдруг тот. – Из овечьей шерсти, толстая такая, плотная, что дождь скатывается. Теплая! – Коля аж зажмурился от воспоминаний.

– Кофта, что ли? – догадался Гриша.

– Кому кофта, а мне – кохта, карельское слово, не русское. – Коля вообще быстро менял настроение, но всерьез никогда не сердился. Болел сильно душой за всё карельское.

Гриша постарался скрыть улыбку, спросил:

– А помнишь, ты нас с отцом учил сало по-карельски есть?

– Не помню чего-то такого, – насупился Коля.

– Ну, мы обедали в деревне, и ты пришел. Увидел, как мы сало режем, и говоришь – неправильно вы сало едите. Я сейчас покажу, как нужно.

– И чего? – Коля сам заинтересовался.

– Мы толсто резали да на хлеб, а ты – нужно вот так тоненько, чтоб во рту таяло. Чтоб не жевать, не жевать.

– Всё правильно, так вкуснее.

– Отец-то мой тоже карел. Он наблюдал мрачно за твоей наукой, следил, а потом и говорит: «Коля, а ты жевнул. А сам говорил – не жевать. А жевнул».

– Неправильно, неправильно! – закричал тут Коля.

Гриша с братом не смогли уже сдержаться:

– Учил, чтоб не жевать. А сам жевнул!

Когда поужинали, Гриша не смог удержаться – разделся догола и полез в воду. Вода в реке оказалась прохладной, но без того знобящего жжения, что каждый раз делает купание на Севере делом тяжелого мужества. Плыть было невозможно и некуда – кругом грохотал порог, поэтому он лег в воду у самого берега и, ухватившись руками за ветку прибрежного куста, замер в воде. Бодрые, щекотливые струи омывали тело, которое сразу как-то напряглось, поджалось после земной расслабленности. Сверху спину пригревало солнце. От воды шел невероятный, вкусный запах свежести. Легкий туман, поднимающийся с поверхности воды, щекотал ноздри ощущением спокойствия и счастья. Вечный грохот бурунов отделял слух и сознание от суетного. Гриша замер в воде. Потом он почувствовал счастье. Никогда прежде оно не было таким полным. Всегда что-нибудь немного мешало. Теперь же, слившись с рекой, он как будто впитывал в себя ее стремительную негу. Как будто вернулся в забытое. Солнце мягко пронизывало лучами маленькую заводь, где он покачивался на воде, чуть дальше стремительные струи становились белыми, непрозрачными, дикими. Краем глаза он вдруг увидел, как из них выскочила небольшая рыбешка и стала совсем рядом к его лицу. Серебристая, она замерла, чуть шевеля плавниками. Так же замер и Гриша. Долгую минуту он наблюдал за нею пристально, потом, как глупый, вдруг отпустил ветку куста, ударил ногами об воду и попытался схватить ее ртом. Рыба легко скользнула обратно в глубину, а он, уже подхваченный было течением, двумя суматошными гребками бросил себя к берегу. От ужаса и восторга он хлебнул воды, которая сразу кинулась в легкие. Кашляя и хохоча над собой, он опять с трудом схватился за куст.

– Эй, Ихтиандр, выходи! – вспомнил о нем брат, а Коля, растерявший настороженность к новым местам, закричал восторженно:

– Выходи, сын мой.

У них тоже наступило счастье.

Гриша же, нехотя вылезая из воды, чувствуя, как скатывается родная влага с разом помолодевшего тела, неприязненно покосился на них, крикливых:

– Какие они всё-таки шумные, люди!

А потом опять были беседы, вольное выпивание, лежание на траве. И легкое гуляние по душистым окрестностям.

– Курорт, чистый курорт, – всё не мог налюбоваться Коля на новые места.

И только он сказал это расслабленно, Гриша вдруг насторожился. Он сам сначала не понял, что испугало его. Вроде бы так же светило солнце. Может, ветер чуть изменил направление, да пахнуло легким холодком. Ничего не понимая, он огляделся. И увидел. На другом берегу широкой реки возвышался большой треугольный камень. И то ли солнце изменило угол лучей, то ли просто не замечали раньше – на камне, на плоской поверхности его, обращенной к ним, сидел черт. Небольшого роста, сгорбленный и черный, он подпер рогатую голову рукой и пристально наблюдал за ними. Гришу передернуло.

– Смотрите, парни!

– А что, куда? – Те по-прежнему были беспечны.

– Вон, видите, левее елки большой.

– Оп-па!

Помолчали. Бес тоже не двигался.

– Да просто тень такая, черная, – брат невольно снизил голос, – сейчас сфотографирую. – Он полез за фотоаппаратом, стал настраивать его. Солнце зашло за небольшую тучку. Бес пропал. Настроение у всех упало.

– Ладно, курортники, ложимся, завтра длинный путь. – Гриша подавил в себе тревогу и полез в палатку.

– Это была просто тень, – убеждал он себя перед сном.

Утром встали в настроении прекрасном. Хоть и тяжелая работа впереди, а всё радостно. Да разве ж это работа, когда путь! Путь в море – высшая мужская радость. Навстречу неизведанным мирам.

Байдарку собрали весело и быстро. Вещи покидали будто бы спроста, а они сами на свои места ловко улеглись. Ружье, удочки, палатка, еда какая-никакая. Вроде бы много было, целая машина забита, а глядишь – в байдарку-девочку всё поместилось. Еще и для самих место осталось. Легонько ее в воду занесли, чтоб по камням не тащить, уселись потихоньку и сразу ритм взяли. Втроем куда как ловко получалось. И-раз, и-два, и-три. Вспенился бурунок перед носом байдарочным. Понеслись назад древние берега. Разошлась дорожка за кормой. И-раз, и-два, и-три…