Дмитрий Новиков - Голомяное пламя

Вышли в море и пошли вдоль скал потихоньку. Это совсем отважным нужно быть, чтобы на байдарке далеко от берега морского отходить. Полно таких отважных на дне валяется. Лучше потихоньку, со знанием, с осторожностью. Гриша был корщиком, сидел на корме и рулем управлял. И всё старался ответственность не терять, за восторженностью морских чувств внимательно думать. Эти-то двое впереди вон как раздухарились, смеются, болтают, гребут весело. Благо сила молодая в руках, а впереди приключения. Ему же всё не давало покоя вчерашнее явление беса морского. Не к добру это, не к добру. Нужно подвоха ждать…

Быстро проскочили Узкую Салму и вышли в открытое море. Красиво было вокруг. Красные скалы, темно-зеленый лес, открытая синь безбрежной глади. Но Гриша знал уже, что непросто всё тут. По еле заметным приметам угадывал – вот тут раньше завод стоял лесопильный. А здесь – причал был рыбацкий, куда рыбу свозили да шкерили. Там – солеварня раньше располагалась, и соль поморская всю страну кормила. А скоро и первая тоня должна показаться, где раньше рыбу брали, как в огороде овощи, – пришел, из моря достал, ушел с добычей. Куда кануло всё, куда жизнь ушла из этих мест? И ничего не отвечали молчаливые скалы, а вековые ели лишь печально покачивали ветвями…

Покачивало меж тем всё сильнее. Ветерок пошел нехороший, северо-восток, полуношник, как раньше говорили. Волнишка разыгралась. На небе тучки какие-то серенькие побежали. И всё это быстро, полчаса не прошло. Глядишь, и брызги уже полетели в лодку. Штаны намочило, некомфортно сидеть, мокренько. Гриша долго терпел. Дойти-то до Летней губы всего километров тридцать. А там вильнуть быстро под защиту высоких берегов и спокойно до мест сказочных дойти. Уже, считай, полпути прошли. Вон – Гремуча показалась. Кто как ее называет, кто Гремуча, кто Капуча. Гора большая на самом берегу. Скалы высокие, обрывистые, прямо в море кренятся. И глубины тут большие, страшно подумать. Гремуча – потому что гремит в шторма. А Капуча – морскую капусту выкидывает волна на скалы пучками, все они в диких локонах после сильных ветров. Так и сейчас, смотрит Гриша-корщик – начинают погромыхивать скалы. Пена у подножия клубится. Водичка уже серьезно через борта похлестывает. И как ни хочется сразу до цели добраться – обождать нужно, переждать. Недаром на душе тяжесть какая-то с утра была. Недаром чертенок вчера дразнился.

– Парни, всё, к берегу сворачиваем, – жестко сказал, командным голосом.

Те ну спорить:

– Да чего там, сейчас быстро дойдем. Лето ведь, не осень. Догребем в две секунды.

– Высаживаться, если что, ты на скалы будешь? Когтями царапаться, цепляясь? – А сам уже решил, руль круто к берегу, не слушая возражений.

Быстро подошли, пологое место успели найти у подножия Гремучи. Пока вылезали, волна несколько раз круто дала, пол-лодки воды за секунду. Ну ладно, высадились с Богом.

– Летом штормов длинных не бывает, утихнет, может, к вечеру, – успокаивал Гриша, а сам всё посматривал на восток. По небу оттуда шли тяжелые серые тучи…

Погода разгулялась. В самом русском смысле слова – когда вместо света приходит тьма. Ветер пронзительно завыл в соснах. Вместе с параллельным земле дождем он нес брызги морских волн, что с грохотом разбивались о гудящие скалы. Крупная, с голову младенца, морская галька арешник, бурча, перекатывалась взад-вперед по отлогим берегам небольших заливов, что вклинивались в отвесные стены Гремучи. Шуршание это было каким-то исподволь опасным, словно шорох чешуи огромного змея. Серая пена полосами тянулась по всему морю, из-за горизонта. Небо улеглось на землю, тяжко придавив ее серым брюхом. Ни одного светлого пятна не было на его темно-серой шкуре.

Опасность безнадежности заговорила кругом разными голосами.

Хорошо, что у них была с собой канистра спирта. Небольшая, литров на десять, она стала единственным белым пятном на фоне окружающих сумерек. Быстро разведя спирт водой в пропорции «для противостояния невзгодам», они принялись обустраивать штормовой быт. Поставили палатку на скользком от мокрого мха склоне. Развели костер из громоздившегося повсюду белесого пла́вника, сухих сучьев, принесенных когда-то морем из неведомых стран. Из него же, более толстого, нарубили кряжистых кольев. Коля, с карельской своей смекалкой, закрепил их вертикально в расщелинах между камнями. Оскальзываясь на скалах, натаскали, покрякивая, бревен, таких же белесых, вымытых дочиста морем. Бревна сложили стенкой, закрепляя их к сучьям, где привязывая веревками, где прихватывая гвоздями. И хоть стук топоров не мог перекрыть воя внешних стихий, был он каким-то надежным, ладным, вселяющим уверенность в ослабевшие было души. Часа не прошло, а на скале уже стояла бревенчатая стена, укрывающая костер и спины сидящих за ней от ветра и низко летящего ливня. Костер метался кругами от порывов ветра, но горел жарко и живо, крепко держась за древние сухие сучья, которые, словно ископаемые кости, белели повсюду. Спальники уже дремали в палатке, которая парусом надувалась под близкими соснами. На огне побулькивал кипятком чайник, а котелок источал походные запахи – тушняк и макароны.

– Смотри, что такое? – Брат вертел в руках какой-то деревянный обломок с остатками старых букв.

– Не знаю. На часть корабля похоже, на бушприт какой-нибудь. Чего написано? – заинтересовался Гриша.

– Да непонятно, трудно разобрать. «Св» вижу. Дальше «арлаа» вроде. А, вот тут лучше: «керетск».

– Ладно, чего голову ломать. Давайте накатим лучше. – Грише захотелось спирту.

– Ладно так ладно. – Константин тоже был не прочь. Он кинул обломок в костер. Тот сразу ярко взялся быстрым пламенем…

– Эх, жалко, что я не взял с собой кохту! – кутаясь в брезентовый дождевик, мечтательно произнес Коля.

– Снова ты со своей кофтой, – засмеялся Константин, грея у костра замерзшие руки.

– Без кохты карелу смерть, – назидательно сказал Коля, и все они позволили себе по второму большому глотку перед ужином…

Ночью продолжало гудеть. Очень низкий вой, который издавали скалы, казалось, был невыносим. Но деваться некуда. Нужно жить и терпеть…

– А как же старые поморы, – утешал всех наутро Гриша, когда темная, свинцовая серость ночи сменилась светло-серым рассветом. – Бывало, месяцами жили зимой то на Груманте, то на мурманском побережье, а то и на Чукотке. Вообще без просвету. Что и спасало от черной немочи, так это сказочки да былички, что друг другу рассказывали. А еще работа.

– Ты-то откуда знаешь? – недовольно пробурчал Константин. Настроение у всех было подобным погоде.

– Читал. – Гриша немного гордился своим знанием. – Много читал… Как творог с салатой брали с собой от цинги. Как на льдинах дрейфовали за зверем, из глины привезенной очаг сделав, да дровами, с собой взятыми, топили под перевернутым карбасом. Как кольский буран под керёжками [38]пережидали…