Элис Петерсон - Спустя десять счастливых лет

Джо витает где-то в своих мыслях.

– Бекка, я не был на похоронах Олли.

– Знаю. Если бы я тогда смогла поступить иначе, я бы…

– Так вот, у меня есть идея. Хочу с ним попрощаться, но по-своему. Ты мне поможешь?

Мы с Джо любуемся видом с края холма Святой Екатерины.

– Олли обожал здесь гулять, – рассказываю я. – Мы поднимались сюда на Рождество, когда хотели сбежать от Пиппы с Тоддом, близнецов, настольных игр, пропахшего индейкой дома. Стояли здесь, кричали во все горло, танцевали.

– Олли любил танцевать. И меня все время вытаскивал, помнишь? Он называл меня занудой, – с улыбкой говорит Джо.

– До сих пор называет.

Джо поворачивается, и на его губах играет та самая улыбка, от которой становится теплее. Я одновременно поражаюсь и чувствую облегчение от того, как спокойно он воспринимает эти голоса.

– У него было здесь какое-нибудь любимое местечко?

Я веду Джо к лабиринту на вершине холма, темным линиям, вырезанным в земле.

– Олли обожал легенду, что лабиринт – дело рук ученика Винчестерского колледжа, которого наказали за какую-то провинность. Никто не знает, за какую; достаточно серьезную, раз его оставили в колледже на каникулах. Говорят, он бродил по холму и сходил с ума от скуки, поэтому придумал и вырезал этот лабиринт. Кажется, папа упоминал, что вырезано ложкой.

– Здесь, – решает Джо, держа за ниточки три голубых шара, которые мы после обеда купили в магазине игрушек. – Олли, – начинает он, – я буду краток. Прости, что я тебя подвел, что мы так и не увиделись. Прости, что причинил тебе боль.

Он отпускает первый шарик, и я гадаю, где же окончится его полет.

– Я здесь с Беккой и хочу, чтобы ты знал: я буду изо всех сил помогать ей и твоему сыну. Твоя душа, конечно, останется с ними и будет их направлять, но, если ты того пожелаешь, я буду поощрять твоего сына заниматься музыкой, писательством, любить регби и футбол, а не только долгоносиков. Если мне повезет, я тоже попинаю с ним мячик и расскажу обо всех приключениях, что случались с нами в Бристоле.

Второй шарик улетает в небо.

– Ты, как солнце, освещал жизнь окружающих. Да, ты не был идеален, – добавляет Джо с улыбкой, – но что я в тебе больше всего любил, так это умение веселиться. Пусть временами я зануда, – ты раскрывал мои лучшие стороны, и я тебя никогда не забуду.

Он отпускает третий, последний шарик.

– А здесь мы с Китти и Анни играли в «Лягушку-лягушку», – рассказываю я Джо.

Мы стоим на краю лабиринта, собираясь уходить. Вдруг меня осеняет.

– Подожди тут. – Я перехожу на другую сторону и поворачиваюсь к Джо лицом, размышляя о его словах про Олли и умение веселиться. – А теперь говори!

– Говорить что?

– Мистер Лягушка, могу я перейти твою золотую реку?

– Мистер Лягушка… – Джо умолкает, оглядывается.

– Да нет здесь никого!

Он вздыхает.

– Мистер Лягушка, могу я перейти твою золотую реку?

– Только если на тебе есть что-то голубое!

Джо смотрит на свою одежду. Джемпер на нем серый.

– Нет голубого, теперь что?

– Тебе придется перейти реку так, чтобы я тебя не поймала!.. Поверить не могу, что ты никогда в это не играл.

Джо прыгает с одной части лабиринта на другую, берет влево, потом несется вперед. Я пытаюсь его догнать, но он благополучно достигает цели.

– Давай еще, на этот раз я тебя поймаю, – предупреждаю я, и он снова спрашивает, можно ли ему перейти мою золотую реку.

– Только если на тебе есть что-то красное!

Он снова бежит вперед, а я к нему.

– Давай, толстушка!.. Стой! – Он замирает как вкопанный. – У меня ж трусы красные.

– Не считается! Я-то их не вижу.

Не успеваю опомниться, как он стягивает джинсы. Вскоре мы оба задыхаемся от смеха, но вдруг понимаем, что больше не одни. С опаской повернувшись, мы обнаруживаем школьников в серых блейзерах и бутылочного цвета штанах. Дети хихикают и тычут в нас учебниками, а учительница велит им шевелиться быстрее.

Мы снова в квартире Джо, пьем чай. На обратном пути мы попали под ливень, поэтому Джо разжег камин.

– Тебе здесь нравится? – спрашиваю я, сжимая кружку обеими руками.

– Да. Никогда не думал, что вернусь в родной город. Надо ведь открывать что-то новое для себя, а не возвращаться туда, где жили твои родители.

Именно это мы с Олли думали о Пиппе.

– Но здесь я чувствую себя естественно, как будто вернулся к истокам. Горжусь, что здесь мой дом. Мне нравится заниматься собственным бизнесом, и, по иронии судьбы, теперь у меня хорошие отношения с отцом. Завел друзей. Так что получилось вполне себе новое место… Конечно, я скучаю по Лондону. По ритму жизни.

– Если мы с Олли уезжали на выходные, например, к его родителям в Нортумберленд, у меня внутри всегда все замирало от волнения, когда поезд подъезжал к вокзалу. Время начинало нестись вперед, стоило шагнуть на платформу.

– Лондон. Мне нравилось жить в сердце Англии.

– Винчестер раньше тоже был столицей.

– Верно. Я скучаю по кофе-барам, – продолжает Джо, – по пабам и Вест-Энду.

– И парки там красивые. Мы с Олли любили по воскресеньям ходить в галерею «Серпентайн».

– Гайд-парк ранним утром, когда там ни души, разве что редкие люди бегают трусцой или выгуливают собак… А больше всего я скучаю по возможности раствориться в толпе, – признается Джо. – Такое возможно только в больших городах. Здесь я чувствую себя как в аквариуме, потому что все, абсолютно все знают моего отца.

– Но ты ведь стал счастливее, так?

– Намного.

– Ты уже не сын великого доктора. Ты Джо, мастер своего дела.

– Спасибо, – улыбается он.

– А что насчет Питы?

– А что она? – переспрашивает Джо.

– Как с ней дела?

– Ну, – уклончиво произносит Джо. – У нее скоро кастинг на шестисерийный триллер. Она метит на главную роль. Будет прорыв.

– Надеюсь, она получит роль.

– Думаю, получит. А если нет, то найдет что-нибудь еще. Она целеустремленная. С двухлетнего возраста хотела стать актрисой, выдала это матери, когда та чистила картофель у раковины на кухне. Сама заплатила за обучение в актерской школе. Это достойно.

– Будешь скучать по ней?

Плечи Джо напрягаются.

– Да, думаю, буду. Я хорошо провел последние месяцы, мне с ней нравится. Она отвлекает от проблем с отцом. В одиночку вечно погружаешься в мысли. А ты?

– Я?

– Расскажи еще про вашу с Олли жизнь.

– Мы были счастливы, хотя случались и тяжкие времена. Олли мог быть душой вечеринки… ты помнишь, каким он был…

Джо кивает.

– Но за закрытыми дверями у него случались приступы плохого настроения. Он переставал играть на пианино, не хотел видеть друзей, разговаривать…

– Помню, что он бывал и угрюмым, когда хотел сделать все по-своему.

Рассказываю про его писательство и отказы.