Валерий Бочков - Харон

– Прошу! – Я церемонно пропустил ее вперед.

Пройдя в гостиную, незваная гостья оглядела коллекцию мертвых голов, хмыкнула, села в кресло. Закурила, чиркнув кокетливой дамской зажигалкой. Я взял стул за спинку, поставил перед креслом. Сел, левый кулак горел, рукоять пистолета была как утюг. Часы на стене показывали два пополудни, они отставали на семь минут.

– Я хочу нанять вас, мистер Саммерс, – она стряхнула пепел на пол. – Возглавить один проект.

Я посмотрел на пепел, потом ей в лицо.

– А если я откажусь? – глядя ей прямо в глаза, спросил я.

Женщина усмехнулась, выпустила дым.

– А вот такой возможности у вас нет. – Она насмешливо покачала головой, пренебрежительно добавила: – И вытащите этот дурацкий пистолет из кармана, никто вас тут убивать не собирается.

– А если я откажусь, – упрямо повторил я, опустив на этот раз знак вопроса.

На лице «со следами былой красоты», как писали в старых романах (быть может, пишут и сейчас, беллетристику не читаю), появилось недоброе выражение: глаза стали холодными, губы поджались. Женщина щелчком отправила окурок в камин, тихо и зло сказала:

– У меня нет времени валять дурака.

Достала из кармана и протянула мне сложенный листок бумаги. Я развернул – это был калифорнийский адрес Хелью, адрес, который не знал никто, кроме меня.

– И давайте, мистер Саммерс, на этом закончим наш драмкружок и перейдем к делу. Идет?

У нее был добротный британский акцент, лондонский – так говорят в Челси и Кенсингтоне, на Найтс-Бридж. Долгая шея, крутой высокий лоб и вполне мужской подбородок, она напоминала борзую, но не выставочную – хрупкую, фарфоровую – а матерую, охотничью, какая запросто может затравить волка.

– Начнем с приятного, – сказала она. – Ваш гонорар, мистер Саммерс, составит тридцать миллионов американских долларов.

Я почти раскрыл рот. Меня поразила даже не сама сумма; в этот момент я четко осознал две вещи: дело предстоит определенно гнусное – это во-первых, а во-вторых, в конце операции меня скорее всего постараются ликвидировать.

– И что же от меня требуется? – Я чуть осип и прокашлялся. – Украсть Биг-Бен? Поднять мятеж в Шотландии? Свергнуть королеву Елизавету и передать власть в руки трудящихся Великобритании?

– Мне нравится направление вашей мысли. – Она запнулась, разглядывая носорожью голову под потолком. – Господи, ну и страшилище… Вы, оказывается, и на зверей тоже охотитесь?

– И на них тоже. Не отвлекайтесь от темы, пожалуйста.

– Да-да, конечно. Назовем акцию, к примеру, так: «Стремительная операция по устранению одного важного человека».

– Стремительная? – я хмыкнул.

– Удар кинжалом, – она сделала острый жест рукой. – Знаете, у марокканских бандитов есть такой удар, «бабочка» называется. Бьют клинком вот сюда, – она ткнула пальцем в основание своей шеи. – Тут ямочка, видите?

Я кивнул, мол, вижу. Меня удивил круг ее интересов.

– «Бабочка», – задумчиво повторила она, потом оживилась и деловито продолжила: – Я предоставлю вам всю необходимую информацию, вы разработаете план, мы его обсудим и утвердим. Закупим оборудование и снаряжение – ну вы знаете, что понадобится, все эти ваши штуки, инструменты и оборудование… – сказала она небрежно, словно речь шла о ремонте водопровода.

Она встала, прошла взад и вперед, взяла со стола колоду карт.

– Подберем вам толковых помощников, вы сами решите, сколько и какой квалификации. Организуем тренировочную базу…

– Погодите, – я тоже встал. – В чем моя функция?

– Ваша функция? – Она всерьез удивилась. – Вы что, меня разыгрываете? У вас одна функция, одна! Переправлять конкретных людей из этого мира в мир иной. Как у Харона. Вы Данте читали? Или хотя бы «Мифы Древней Греции»?

– Читал, – огрызнулся я. – В приюте.

– Ну вот и отлично.

– Пожалуйста, поправьте меня, если я ошибаюсь, но вы всерьез хотите, чтобы я организовал покушение на какого-то…

– Не ошибаетесь, – ласково перебила она. – Именно так.

Она ловко перетасовала карты, развернув веером, вытащила одну.

– И кого же мы собираемся… – я мотнул головой в сторону двери, – переправить через Стикс?

– А вот его, – она положила карту на стол.

Это был король пик.

– А имя у него… – начал я, но она быстро приложила палец к моим губам.

– Никаких имен, – прошептала она. – Никаких имен. Мы будем звать его Тихий.

Она щелкнула ногтем по карте.

– Просто Тихий. Понятно?

Я кивнул. Она взяла карту, разглядывая, приблизилась к окну. Снаружи распогодилось, вовсю голосили птицы. Лучи пробивались сквозь листву, кружевные солнечные пятна сонно ползали по пыльному стеклу. Окно стало похоже на витраж.

– А страна? – спросил я. – Или тоже секрет?

– Ну почему…

Она задумчиво разорвала короля пик пополам, сложила и порвала еще раз. Подошла к камину, выбросила обрывки в золу. Повернулась ко мне.

– Кстати, как у вас с родным языком? – спросила она на чистом русском. – Не забыли, Николай?

У нее были на редкость маленькие уши, совсем кукольные. Бледные, без сережек, они выглядели ушами ребенка, почти младенца.

– Да, – словно вспомнив, добавила она. – Меня зовут Анна Кирилловна. Зовите меня Анна.

Она выставила острую ладонь, мне не оставалось ничего другого – я пожал ее.

Тихий родился на безнадежной рабочей окраине в семье тюремного охранника. Рос в промозглом бараке, стоявшем среди других, таких же кособоких хибар. Рядом чернел тухлый пруд, где хозяйки топили слепых котят. Вокруг – канавы с мутной водой, чавкающая грязь, мусорные кучи. В отдалении дымили какие-то кирпичные трубы, дождь, казалось, моросил и днем и ночью – так, по крайней мере, ему помнилось.

Вспоминались пустыри, заросшие лопухами, там дрались с пацанами из Ляврино, там же, на пустыре за кладбищем, его поймал и изнасиловал одноглазый бродяга из церковных бомжей. Бомжи эти жили в заброшенной церкви, местные так их и звали «церковные». О церковных ходили жуткие слухи, говорили, что они воруют детей. Действительно, в конце марта, когда наконец сошел снег, в Сивой балке нашли два мелких черепа и детские кости, завернутые в мешковину. Приезжала районная милиция, пузатый полковник вылез из «волги», долго бродил среди чахлых осин. Он курил и громко материл понурых ментов, молча его сопровождавших.

Тихий часто болел, не вылезал из ангин, в школу под серый форменный пиджак мать напяливала на него свою старую кофту – он по дороге стаскивал ее и прятал в портфель. В классе его дразнили Рыбой за вялость и бледность, на физкультуре он стоял в самом конце шеренги, ниже был только Петриков – рахитичный сын школьной уборщицы-алкоголички и неизвестного отца. Изнуренный простудами и онанизмом – он рукоблудил даже на уроках, сидя в углу, на задней парте и жадно впиваясь взглядом в спину и толстую косу Нинки Рамазановой, бойкой отличницы и старосты класса, иногда из жалости дававшей ему списывать математику, – Тихий был страшно одинок. Ничтожный Петриков был не в счет, тем более что в девятом классе он попал под товарняк, который вез торф из Дзержинска. Уборщица той же ночью повесилась в школьной кладовке. Первым ее нашел Тихий – не убежал, а замер и с жутью стал разглядывать грязные босые ноги в полуметре над полом и темную лужу на кафеле прямо под телом. «Она обоссалась, представляешь?» – потом сказал он Хетагурову по кличке Лось. Лось, не говоря ни слова, двинул ему в челюсть. Так Хетагуров стал номером семнадцать в списке Тихого, черном списке мести. В этот список угодили соседка по бараку тетя Зоя, надравшая ему уши за издевательство над котом, безымянная билетерша из клуба, не пустившая Тихого на «Анжелику», математичка Татьяна Ивановна, хромой физрук Заславский, шесть человек из его девятого «А» и еще два «бэшника», избившие Тихого прошлой зимой за сараями.