Валерий Бочков - Харон

– Мистер Саммерс?

– Добрый день, мисс Харрис. Как дела?

– Нормально. Как у вас?

– Отлично. Тут у нас планы прояснились. Похоже, я буду в Москве где-то в середине августа.

– Я говорила с человеком в Москве. Она в курсе.

– Она? – непроизвольно спросил я.

– Да, Джиллиан. Она поможет вам выбраться. Запоминайте телефон, – Харрис медленно продиктовала номер, потом повторила еще раз.

– Запомнили?

Цифры, которые могли спасти мне жизнь, я запоминал без труда. Мне хотелось сказать Харрис, насколько я ей благодарен, что она сделала гораздо больше, чем я мог рассчитывать, что, если я вернусь, то тогда непременно… Вместо этого я пробормотал «спасибо» и нажал отбой.

Библиотекарша и старушка кудахтали где-то среди лабиринта книжных полок.

Я вышел, утро превратилось в знойный полдень, воздух казался липким от приторного жасминного духа. Из открытого окна моей машины доносилось противное пиликанье. Я протиснулся в окно, дотянулся до телефона:

– Говорите, вас слушают.

– Я не ожидала такой любви к литературе от человека твоей профессии, – насмешливо сказала Анна.

– Моей профессии? – Шутка меня задела. – Мы, наемные убийцы, на самом деле натуры тонких чувств и хрупкой душевной организации, тяготеем к изящным искусствам, особенно к поэзии.

Без паузы я начал декламировать нараспев:

– Никто, никто! – перебила меня Анна. – Хорош трепаться! Планы изменились, вылетаем сегодня. Через час я пришлю за тобой машину.

Я сунул мобильник в карман.

– Вот и все… – непонятно кому сказал я.

Где-то залаяла собака, потом все стихло. Надо мной пролетела горлица, было слышно, как крылья рассекают воздух. Дорога от библиотеки шла под гору, петляя, терялась в дубовой роще. На дальнем холме паслись три печальных коровы, дальше темнел амбар, старый и кособокий, с просевшей крышей и распахнутыми настежь черными воротами. За холмом блестела река, река, которую я мысленно называл «моей рекой» и которая текла мимо дома, который я называл «моим домом».

– Вот и все, – повторил я, забрался в машину и повернул стартер.

Аэропорт Берлингтона по статусу считается международным, а по виду – захолустный вокзал. Шофер, заехавший за мной (увы, не на «бентли», а на скромном «ауди»), сказал, что мой билет – у стойки «Чартерные рейсы». Сонная девица с обведенными черным глазами равнодушно потыкала в клавиши, молча выдала мне какую-то бумажку, похожую на квитанцию из химчистки.

– Куда дальше? – спросил я.

– Эскалатор там. – Девица мотнула головой влево.

Я вложил бумажку в свой липовый паспорт и пошел в сторону эскалатора. На втором этаже офицер пограничной службы по фамилии Скотт – я прочел на его бляхе – долго разглядывал мой паспорт, изучал разноцветные штампы и визы, потом строго спросил:

– Цель пребывания в США?

Я уже приготовился что-то красиво соврать, но вдруг понял, что ведь я – иностранец.

– Извините? – с предположительно славянским акцентом спросил я его.

– Зачем… вы… приехали… в США? – терпеливо повторил офицер Скотт.

– Туризм, – по-русски ответил я. – Туризм и путешествия.

Очевидно, Скотту я не понравился, но он все-таки клацнул штемпелем и хмуро протянул мне паспорт. Я прошел через турникет и покинул Америку.

– Вот это я понимаю «путешествовать налегке»! – Анна пнула хищным остроносым сапогом мою дорожную сумку. – Ну, как ощущения?

Она кивнула на паспортный контроль.

– Уже неодолимо хочется водки и в баню, – буркнул я, засовывая паспорт в задний карман.

– Бани на борту нет, а вот водки – залейся. Да, – как бы между прочим добавила она. – Приятеля твоего, Бузотти, пристрелили. Час назад.

– Тони? – опешил я. – Кто?

– Какой-то исламист. Прямо во время интервью в книжном магазине. В Нью-Йорке. – Анна тронула меня за локоть. – Пошли. У нас вылет через семь минут.

Мы спустились вниз, погрузились в обшарпанный автобус. Шофер закрыл дверь, и мы плавно покатили по аэродрому. Кроме нас, в салоне не было никого. Я бросил сумку на продавленное сиденье, сел, засунул руки в карманы куртки. На грязном резиновом полу валялся оброненный доллар, смятая зеленая бумажка. Тони Бузотти, надо же! Пройти сквозь ад всех этих дерьмостанов и дать себя подстрелить в каком-то «Барнс-энд-Ноблсе» где-нибудь на углу Бродвея и Пятьдесят пятой. Надо же!

Анна кинула сумку на сиденье, плюхнулась напротив. Зевнула, скрестив ноги, вытянула их в проход. Сапоги на ней были из чешуйчатой изумрудной кожи, которая мне смутно что-то напоминала.

– Игуана, – словно прочитав мои мысли, сказала Анна. – Кстати, я чуть было не обратилась к Бузотти. Вместо тебя. Забавно, да?

Она усмехнулась. Я продолжал разглядывать ее сапоги.

– О! Гляди, доллар! – Анна наклонилась, подняла бумажку и сунула в карман.

Автобус, сделав плавный вираж, затормозил. Двери зашипели и раскрылись. Перед реактивным «Гольфстримом», изумительно белым, словно выточенным из фарфора, выстроился экипаж – два красавца-пилота и голенастая стюардесса с лицом румяной дуры. На всех троих была какая-то цирковая униформа малинового цвета, щедро декорированная золотым шитьем.

– Юдашкин! – гордо сказала Анна.

– Да я уж вижу, что не Ральф Лорен.

Она проигнорировала мой сарказм, обратилась к одному из пилотов:

– Как погода, Сережа?

– Над всей Атлантикой безоблачное небо, Анна Кирилловна! – радостно доложил пилот Сережа и, прищелкнув каблуками, лихо отдал честь.

Я подумал, что в следующей жизни мне тоже надо будет устроиться вот таким вот ярмарочным летчиком, развеселым чертякой в золотых аксельбантах, а не шастать по странам с мерзким климатом, подставляя задницу под пули религиозных экстремистов. В следующий раз.

– Как аппарат? – Она кивнула на лайнер.

– Супер, Анна Кирилловна! Зверь!

– Я весной купила этот, – пояснила она мне. – До этого у меня был «сотый», он по прямой через океан не дотягивал, приходилось пилить через Гренландию с дозаправкой в Гантере. Сплошной геморрой, короче.

– Да, это, конечно, тяжело.

– И ты представляешь, на эти, новые «гольфы» – очередь! Как на «жигули» в совке!

– Надо же! – Я сделал круглые глаза, негодуя добавил: – И откуда у людей столько денег?

Она чуть заметно покачала головой, с материнским укором поджала губы и отвернулась от меня.

– Сережа, над нашими островами можно будет пониже пройтись? Хочу гостю показать, – не глядя, она мотнула головой в мою сторону, – с высоты птичьего, так сказать.

– Будет сделано, Анна Кирилловна! – Ряженый чертяка снова прищелкнул, потом, церемонно выставив руку, пригласил: – Прошу на борт!