Вирджиния Эндрюс - Руби

– Да-да. Точнее не скажешь. Послушай, Руби, – сказал отец, став внезапно очень серьезным, – я понимаю, какое тягостное впечатление произвела на тебя эта история. Но со временем мы лучше узнаем друг друга, и я попытаюсь объяснить, что произошло тогда. Я не буду оправдываться, нет. Что толку пытаться представить свои поступки в выгодном свете? Увы, мы не в состоянии изменить прошлое и исправить совершенные ошибки. Но я надеюсь, ты поймешь, почему все вышло именно так. Ты имеешь право знать.

– А Жизель… она ничего не знает? – осторожно спросила я.

– Нет, нет. Ровным счетом ничего. Так решила Дафна. Я и так причинил ей немало боли и не хотел, чтобы она страдала и дальше. Мы нашли самый простой выход из положения – устроили так, что все сочли, будто она родила Жизель. Ну а одна ложь, как известно, влечет за собой другую, и вскоре ты оказываешься в плотных сетях обмана. Да, наша сегодняшняя жизнь строится на лжи, и нам приходится с этим мириться. – Отец помолчал, вздохнул и заговорил вновь: – Мне крупно повезло, что я встретил Дафну. Она не только красива, она наделена великим даром любви. Только из любви ко мне она пошла на обман. Приняла на себя ответственность.

Отец закрыл лицо руками и замер.

– Сама Дафна не могла забеременеть? – осмелилась просить я.

Он быстро поднял голову:

– Не могла. Я вижу, ты знаешь больше, чем я предполагал. И хотя вы с Жизелью близнецы, мне кажется, ты намного взрослее ее.

Некоторое время мы оба молчали.

– Мы не смогли бы пройти через все испытания, если бы не Дафна, – продолжал отец. – Ее самообладанию и достоинству может позавидовать всякий. Я уверен, общение с ней будет для тебя очень полезным. Надеюсь, она хоть до какой-то степени заменит тебе мать. Но конечно, прежде всего я надеюсь, что ты признаешь меня своим отцом, – добавил он с улыбкой. – Зачать ребенка способен каждый здоровый мужчина, но далеко не каждый способен стать отцом.

На глазах у него выступили слезы. Я чувствовала, всем своим существом он желает оправдаться передо мной. Но это желание невозможно исполнить, ибо в глубине души он сам не находит для себя оправданий.

Вопросы рвались у меня с языка, но я понимала, что время задать их еще не пришло. Нынешним вечером меня закрутил столь стремительный вихрь событий, что сейчас я мечтала только об одном – немного отдышаться и успокоиться.

– А что у тебя в сумке? – спросил отец.

– Так, кое-какие вещи и картины.

– Картины? – удивленно вскинул он бровь.

– Да, мои картины. Я сама их нарисовала.

Открыв сумку, я показала ему портрет мамы. Несколько секунд он глядел на картину не отрываясь.

– Здесь она выглядит как богиня природы, – задумчиво произнес он. – Знаешь, мои воспоминания о той поре расплывчаты и туманны, как сон. Слова и образы всплывают на поверхности сознания, как пузырьки, и лопаются, когда я пытаюсь припомнить детали. – Он помолчал, вперившись взглядом в изображение. – Вы с Жизелью обе похожи на нее. Я сознаю, что не заслужил такого счастья – постоянно иметь рядом два живых напоминания о Габриелле. И я благодарен судьбе, что она оказалась ко мне так милосердна и послала тебя сюда.

– Меня послала бабушка Кэтрин, – уточнила я. – Уж если кого и благодарить за мой приезд, это ее, а не судьбу.

– Я постараюсь проводить с тобой как можно больше времени, – пообещал отец. – Покажу тебе Новый Орлеан и расскажу о нашей семье.

– А чем вы занимаетесь? – Внезапно я сообразила, что почти ничего о нем не знаю.

Вопрос этот показался отцу очень забавным – возможно, потому, что я не удержалась и в очередной раз обвела потрясенным взглядом роскошно обставленную комнату.

– Сейчас я делаю деньги на инвестициях в недвижимость. Нам принадлежит множество многоквартирных домов и офисных центров, и мы разрабатываем ряд проектов. В центре города у меня есть офис. А вообще Дюма – старинная и уважаемая семья, которая ведет свой род еще от первых французских колонистов. Мой отец воссоздал наше генеалогическое древо – как-нибудь я обязательно тебе его покажу. Он проследил нашу родословную вплоть до девушек с сундуками, или Fines à la Casette.

– А кто они такие?

– Французские девушки из хороших семей сред него класса, которых отбирали с великим тщанием и отправляли сюда, чтобы они стали женами французских колонистов. Каждой было позволено захватить с собой лишь небольшой сундук с одеждой. Так что они прибыли сюда налегке, совсем как ты. – Отец с улыбкой указал на мою сумку. – Впрочем, надо признать, в летописи семьи Дюма встречаются не только славные страницы. Среди наших предков имелись владельцы игорных домов и даже содержатели борделей. В истории семьи Дафны подобных эпизодов тоже хватает, хотя она и отказывается это признавать.

Отец потер руки и поднялся с дивана.

– У нас с тобой будет достаточно времени для разговоров. А сейчас ты, без сомнения, страшно устала. Прими ванну и ложись спать. Утром для тебя начнется новая жизнь, и, надеюсь, эта жизнь принесет тебе немало радостей. Мне бы очень хотелось, чтобы ты была счастлива в своем новом доме, в своей новой семье. Можно мне тебя поцеловать? – неожиданно спросил он.

– Конечно, – сказала я и закрыла глаза.

Отец прикоснулся губами к моей щеке.

Первый поцелуй отца… как часто я рисовала в воображении, как он подходит к моей кровати и целует меня на ночь, мой таинственный отец, постоянный герой моих картин, переставший наконец существовать лишь на бумаге. Я представляла, как он прикасается губами к моей щеке, гладит меня по голове, прогоняя все страхи, все тревоги, которые притаились в темных закоулках моей души…

Взглянув на него, я увидела, что глаза его полны слез. Он смотрел на меня с такой печалью, с таким сожалением. Мне даже показалось, он постарел за эти несколько мгновений.

– Ты не представляешь, как я счастлив, что обрел тебя. – В глазах его внезапно вспыхнули радостные огоньки, от недавней печали не осталось и следа. – Уверен, ты – совершенно особенная девушка. Сам не знаю, чем я заслужил такой подарок судьбы!

Отец взял меня за руку и провел через несколько комнат к винтовой лестнице. Когда мы поднялись на площадку второго этажа, одна дверь распахнулась и перед нами предстала Жизель, за спиной у которой маячил Бо Эндрюс.

– Куда это ты ее ведешь? – дрожащим голосом спросила она.

– Жизель, успокойся, – ответил отец. – Сейчас я тебе все объясню.

– Ты хочешь поселить ее в комнате рядом с моей?

– Да.

– Но это невозможно! Невозможно! – взвизгнула она и, отступив в свою комнату, с шумом захлопнула дверь.

Бо Эндрюс, оставшийся на площадке, судя по всему, был до крайности смущен ее выходкой.

– Пожалуй, мне лучше уйти, – пробормотал он.