Лина Данэм - Я не такая. Девчонка рассказывает, чему она «научилась»

Три лета подряд я провела в лагере для девочек «Фернвуд-Коув».

«Фернвуд-Коув» был ответвлением старого лагеря «Фернвуд», давнего соперника «Виноны» в спортивных играх. В «Фернвуд-Коув» принимали только на месяц, поэтому туда отправляли девочек, которые боялись уезжать из дома на два месяца. Или были слишком избалованными, чтобы так долго жить без электричества. Или слишком распутными, чтобы жить без мальчиков. Я решила, что два месяца будет чересчур, когда моя двоюродная сестра, ездившая в «Фернвуд», рассказала о ритуальном обезглавливании плюшевого зверя, принадлежавшего одной слюнтяйке.

— Ну кто же привозит в лагерь игрушки , — сказала моя кузина непререкаемым тоном.

Первый раз я попала в «Фернвуд-Коув», когда мне было тринадцать. Я весьма успешно окончила седьмой класс: встречалась даже не с одним, а с двумя популярными мальчиками и сделала мелирование у профессионального стилиста по имени Беата. Эта редкая для меня полоса побед слегка омрачалась лишь одним событием: готовясь к пробам на роль сестренки Дрю Берримор в «Сильной женщине» Пенни Маршалл, я сама обкорнала себе челку. (Роль отдали другой девочке, после того как я сообщила мисс Маршалл, что не смогу улыбаться по заказу. «Это и называется актерская игра», — раздраженно сказала она.)

Так что я села в автобус, который должен был довезти меня от Бостона до «Фернвуд-Коув», как никогда преисполненная надежд и радостного ожидания. Мы ехали три часа, и я успела познакомиться с соседкой, девочкой по имени Лидия Грин Хамбергер, которая уже через три минуты сообщила, что знает Линдси Лохан. Мы с Лидией были совсем разные: она оживленно болтала о школьных танцах, лакроссе и магазинах, — но прекрасно поладили. Вот что значит лагерь! — подумала я. Это знакомство с другими, немножко непохожими на тебя белыми девочками.

Но когда мы свернули на пыльную подъездную дорогу и я увидела столб для игры в тетербол, во мне проснулся страх.

Если бы мое поведение в то первое лето было единственным материалом обо мне для психиатра, он поставил бы диагноз «быстроциклическое биполярное расстройство». Меня швыряло между радостью, отчаянием и презрением к окружающим. Новая подруга Кэти поминутно вызывала у меня то восторг, то твердую убежденность, что мозг у нее величиной с горошину. Я могла наслаждаться моментом и совершенно забыть о родных, но вдруг, по дороге от скалодрома к театральной студии, меня накрывало такой волной тоски по дому, что хоть ложись и помирай. Казалось, родители немыслимо далеко — может, вообще умерли. Побороть это чувство было уже не так легко, и с течением времени я скучала по дому все сильнее, что полностью противоречило папиным предсказаниям.

Развернуть мои мысли в другую сторону смогло только одно: разрешение поставить мою пьесу о женщине, которая держала тринадцать кошек и искала родственную душу. Под впечатлением от этой работы моя руководительница Рита-Линн определила меня на главную роль в собственной пьесе о «женщинах Великого койота», написанной для диссертации в Йельской школе драматического искусства. Я воодушевилась, но потом узнала, что мне надо будет уронить между ног картофелину и прокряхтеть: «Уф, какие каки». Можно ли требовать от серьезного артиста, чтобы он произнес подобную чушь?!

Однако на генеральной репетиции фраза вызвала смех, и я тут же признала ее гениальной.

Это был ад. Это был рай. Лагерь как он есть.

В нашем домике на площади 300 м² жили десять полным ходом созревающих девиц. Перебор гормональной активности для помещения любого размера, поэтому у нас царила взрывоопасная атмосфера эмоциональной неустойчивости и пахло, как в магазине косметики.

В лагере не было мальчиков, но это не значит, что не было романтических мыслей. Дважды за лето происходили вечеринки, точно такие, как рассказывала мама, и мы готовились к ним заранее: подбирали наряды, выменивали друг у друга тюбики помады, все в налипших песчинках, и флюоресцирующие заколки для волос.

Спортивная блондинка Эшли, подруга наследника фирмы Utz (картофельные чипсы), одолжила мне свой неоновый топ и начесала маленькие модные дреды. Чтобы не остаться в долгу, я предложила нарумянить ей и без того розовые щеки. «Ой, ресничка», — сказала я, распределяя румяна, хотела смахнуть ее кисточкой и поняла, что длинный черный волосок на самом деле растет из щеки.

Мы все находились на разных стадиях созревания. У Шарлот уже выросли полноразмерные груди, которые отбрасывали тень в форме полумесяца посередине торса. Марианна словно не замечала, что у нее подмышками растут волосы, а может, в ее родной Колумбии на это не обращают внимания. Я была плоская, как доска, и ничем не зарастала, что меня полностью устраивало, но не могла заставить себя не глазеть на других: рассматривала круглые попы в раздевалке и темные волосы, вылезавшие из-под купальников. «Тебе нравятся и девочки тоже?» — крикнула мне вожатая Лиз, заметив, что я пялюсь на ее болтающиеся сиськи, пока она переодевается.

На запахе пота я буквально помешалась и чуяла его повсюду: в ванной, в воздухе при игре в кикбол, на щетке для волос, которую мне одолжила Эмили, потому что моя старая покрылась какой-то плесенью. Я не представляла себе, как можно жить, источая подобный запах. Все равно что вонять луком. Но вот однажды я почувствовала его, сидя на собственной кровати в час отдыха. Я могла поклясться в этом: не очень сильный, но явственный, и пахла моя футболка. После недолгого обследования я пришла к выводу, что источник — справа подмышкой. «Это я обнималась с Шарлот», — решила я совершенно искренне и тут же настрочила письмо домой, описав весь ужас ситуации. «Как мне поговорить с Шарлот, чтобы ее не обидеть?» — вопрошала я.

В ответном письме папа деликатно объяснил, что запах пота трудно передать, и, быть может, для собственного спокойствия мне стоило бы купить натуральный антиперспирант, когда мы в следующий раз поедем в «Уолмарт».

На первую вечеринку нас привезли в «Скайламар», лагерь в сорока минутах езды от «Фернвуд-Коув». Большое похожее на амбар помещение заполнили прыщавые мальчики в рубашках с коротким рукавом и мягких туфлях. Из слабенькой стереосистемы пели *NSYNC и Брэнди. Девочки нервно танцевали в центре, мальчики слонялись по периферии, наливаясь фруктовым пуншем. Уже вечером я отправилась в ванную и застала там подростка, который бешено мастурбировал над унитазом.

В сумерках я разговорилась с одним четырнадцатилетним юношей из Нью-Джерси по имени Брент. Он был статным, на голове бейсболка, а нос как у боксера, немного приплюснутый. Я сказала, что хожу в школу в Бруклине, но он не понял, где это, потому что «не силен в геометрии». Через двадцать самых долгих минут в истории Брент спросил, не хочу ли я выйти с ним на заднюю веранду — как я поняла, это было закодированное приглашение по-птичьи потереться клювиками.