Лина Данэм - Я не такая. Девчонка рассказывает, чему она «научилась»

Когда автобус подъехал к месту назначения, я не выдержала и объявила:

— Как только мы поднимемся, я прыгну.

— Ага, конечно, — сказала Джоджо.

Пока девочки доставали полотенца и поправляли купальники, я подошла к обрыву. Охренеть как высоко. От такого вида сводит внутренности.

— Далеко лететь, да?

За мной стоял Джонни, загорелый и раскрасневшийся, в голубых плавках. Он выглядел, как солдат Первой мировой в увольнении.

— Мне холодно, — сказала я. — Еще минутку.

— Легче прыгать не станет.

— Я в курсе. Могу вообще не прыгать.

И я попятилась в сторону девочек, готовая к тому, что меня поднимут на смех. Плевать, лишь бы подальше от обрыва. Это противоестественно — бросаться с огромной скалы в мутный водоем.

— Знаешь что, я прыгну с тобой.

Прошло почти пятнадцать лет, но даже сейчас у меня сердце переворачивается, стоит вспомнить.

Я посмотрела на Джонни.

— Правда?

— Зуб даю.

— Считай.

— О’кей.

Он встал рядом, немного ближе к краю.

— Начинаю. Готова? Раз… два…

И мы прыгнули. Красивого входа в воду, как я мечтала, не получилось. Я запаниковала и изогнулась в воздухе, как новорожденный котенок, пытаясь выцарапаться назад. Не успев распробовать чувство падения, я ударилась о поверхность воды, тяжело и под неправильным углом. Холод смягчил силу удара, а удар смягчил страх. Джонни погрузился секундой позже. Мы вынырнули, и пока я кашляла, отплевывалась и вытягивала края трусов, застрявшие между ягодиц, Джонни спокойно поздравлял меня, откидывая со лба соломенные пряди.

На обратном пути мы остановились у придорожного магазина поесть мороженого, я купила одно со вкусом жвачки, и Джонни попросил дать ему попробовать. Он обвил язык вокруг моего рожка — как мне помнится, немыслимо толстый и красный, — и у меня внутри снова все затрепетало, еще больше, чем во время прыжка. Я поняла, он посылает мне тайный сигнал. Мы можем подыгрывать остальным, веселиться с группой, но мысленно мы далеко.

Ночью, лежа в своем домике, я рисовала в воображении, как сбрасываю одежду, подхожу к Джонни и позволяю гладить свое тело. Мы встретимся снаружи, или в какой-нибудь из палаток, или на лесной тропинке. Я рационалистично представила, что он возьмет с собой презерватив.

В третье лето, уже получив некоторые привилегии как старшеклассники, мы отправились всей командой в Нью-Хэмпшир: поход с ночевкой и кино. Нашу экскурсию возглавляли Рита-Линн, Шерил и Рокко, и было невозможно определить, кто на кого запал в этой троице. Пятнадцатилетние подростки, мы в общем уже напоминали взрослых, поэтому атмосфера царила вполне свойская и вожатые общались с нами на равных. Они почти забыли, что должны руководить нами, и мы развлекались как могли, сгруппировавшись на задних сиденьях автобуса: листали журналы, сплетничали и во все горло распевали песни Бритни Спирс.

В последний вечер поездки лил дождь, и мы заселились в мотель, воспользовавшись кредитной карточкой лагеря. Все собрались в комнате Риты-Линн и стали играть в карты, есть арахисовое масло и мармелад. Я увидела краем глаза, что Рокко открывает пиво. Потом еще одно для Риты и одно для Шерил. Отхлебывает свое.

Я поднялась и поманила Риту за собой в ванную.

— Можно тебя на минутку?

— Что случилось, — спросила она, — тебе нужен тампон?

— Нет. Честно говоря, меня беспокоит, что единственные взрослые среди нас пьют алкоголь .

Она посмотрела на меня непонимающе.

— В моей семье были неприятные случаи, связанные со злоупотреблением алкоголем, и мне это небезразлично, — сделала я еще одну попытку.

— Подруга, — проговорила Рита, глядя на свои сандалии. Неясно было, сердится она или чувствует себя виноватой. — Я думала, тебе с нами нравится.

Вечером накануне возвращения домой мы все оделись в белое, старшие пустили по озеру маленькие плоты со свечками и спели «Я буду помнить тебя» Сары Маклахлен. Все всхлипывали, крепко обнимались, обещали писать письма и никогда друг друга не забывать. Я тоже плакала: мне казалось, что все могло получиться по-другому и я сама могла быть другой. Я провожала взглядом свою свечку, пока не заболели глаза и она не скрылась во мраке.

Недавно мне приснился сон о лагере, такой живой, что я целый день не могла выкинуть его из головы. Я вернулась в «Фернвуд-Коув» еще на одно лето, чтобы получить от него максимум возможного. Наш домик остался в целости, как и моя девственная плева. Я не думаю ни о мужчинах, ни о письмах домой. Все девочки собрались вместе, и между нами нежная дружба.

В этом сне у меня длинные-предлинные волосы, все в перьях и бусинах, и я стою нагая на причале. Мое длинное, узкое тело больше похоже на мамино. Я ныряю спиной вперед и идеально вхожу в воду, без брызг.

Однажды наша футбольная команда отправилась на матч. Все мои соседки укатили, а я осталась.

Как прекрасно побыть одной, когда стихает гудение среднезападных акцентов, шорох расчесываемых волос и чавканье резиновых шлепанцев. Я решила пропустить занятие по водным лыжам, написать несколько писем и вздремнуть. А что тут такого? Толком потренироваться все равно не получалось. Учеников было слишком много, и большую часть времени они мерзли на причале в спасательных жилетах, слушая, как хнычет Клэр Б., из-за того что ее отцу исполняется девяносто. Правда, те редкие случаи, когда я все-таки вставала на лыжи, запомнились как нечто неземное: я летала. Чаще это были секунды, но один раз — минуты, не меньше трех. Мир проносился мимо: лодки, дома, смазанные сосны, — а дальше я влетела в участок сильной ряби и по неопытности здорово грохнулась. Лыжи разъехались, я исполнила пару шпагатов, что для меня сверхъестественно, и ударилась о воду, сначала задом, потом носом.

Проснулась я на закате, было жарко, и зудела кожа. Меня разбудили соседки: они вернулись счастливые, с победой.

— Мы их размазали! — крикнула Мэдлен, швырнув грязные носки на нижний этаж моей кровати.

— Они тормозные и жи-и-ирные, — визгливо протянула Эмили, разоблачаясь до лифчика.

— Сюпэркру-уто, — поддакнула Филиппин на ломаном английском, с выражением идиотичной гордости на тупой французской мордашке.

У костра тренер по водным лыжам спросил, чем я занималась.

— Все остальные ездили на матч. Ты целый час могла делать что хочешь.

Как вы думаете, какой была бы сейчас моя жизнь, если бы так и случилось?

Ты хочешь сбежать. По многим причинам, но начнем с самой актуальной: ты обозлилась. На отца, который не принимает всерьез твое обещание сойти с ума, если еще хотя бы ночь ты пролежишь в своей комнате одна, глядя на луну. Он считает, это детские страхи, и каждый ребенок должен через свои страхи «пройти». «Постарайся понять, что хуже не станет. В худшем случае все останется как есть», — говорит он. Легче не становится. Он не знает, что у тебя внутри сидит нечто большое и взрывоопасное: оно может устроить окружающим неприятный сюрприз, если обращаться с тобой неправильно, но обернется чем-нибудь прекрасным, если к тебе прислушаться.