Валери Тонг Куонг - Простишь – не простишь

Жаль, что ты, сестра, совсем меня не понимаешь… Я-то думала, тебе известно, какая пропасть разделяет нас с матерью… И какая нерушимая крепкая искренняя дружба связывает с Мило.

Вместо «веришь – не веришь», мы играли в «простишь – не простишь». Сами придумали.

Я вытащил деньги у тебя из кошелька. Простишь? – Прощу.

Я ограбил банк. Простишь? – Прощу.

Я совершил непреднамеренное убийство. Простишь? – Прощу.

Я нарочно убил человека. Простишь? – Прощу.

Я стал серийным убийцей. Простишь? – Прощу и буду навещать тебя в тюрьме.

Мы пытались понять, какой проступок, какое преступление поссорит нас навсегда, сделает врагами. И пришли к выводу: нашу дружбу ничто не разрушит. Что бы ни совершил он, что бы ни натворила я, всему найдется оправдание или хотя бы объяснение.

– Как славно, что хоть один человек на свете не отвернется, будет тебе верить вопреки всему, – бормотал Мило, уткнувшись мне в плечо.

– Как славно, что один-единственный человек на свете любит тебя, просто потому что ты есть. И будет любить всегда, что бы ни случилось, – вторила я ему.

Тебе знакомо это чувство, Селеста?

Боюсь, незнакомо. Тебя любили все и повсюду.

Оставшись без крова, я отправилась на вокзал и сдала вещи в камеру хранения. Затем принялась прочесывать рабочие кварталы в поисках гостиницы подешевле. Денег у меня кот наплакал, а нужно продержаться хоть двое суток, пока не найду себе друга . Зря купила нарядное платье в красно-белую клетку перед отпуском. Я не любительница шататься по магазинам, это Мило меня затащил.

– Смотри, какое веселое забавное платье! Висит, тебя дожидается. Купи его обязательно, Марго!

– Веселое? Разве платья бывают веселыми и забавными? Ну, раз ты настаиваешь, хорошо, куплю. Вот только дорогое оно страсть!

– О цене не беспокойся. Я торгуюсь лучше всех, забыла?

Когда мы гуляли вдвоем, Мило преображался. Превращался из мальчика в истинного джентльмена, обольстителя, сердцееда. Или в мудреца, хитреца, купца, что торгует коврами-самолетами. Продавцы, женщины и мужчины, не могли устоять перед ним. Буквально плакали от умиления и бормотали:

– Боже, малыш, ты такой милый! Хорошо бы наш сын был на тебя похож.

Так что я купила красно-белое платье за полцены.

Если бы случилось чудо и Селеста с Лино посмотрели бы фильм о наших с Мило приключениях, интересно, они изменили бы мнение обо мне? О своем сыне уж точно узнали бы много нового.

Сценарий основан на биографии главных действующих лиц.

Мальчик задыхается в семье, где отец шагу не может ступить без нотаций, придирок и требований, а мать тщетно пытается всем угодить и совсем сбилась с ног. Его тетка с детства придушена собственной мамашей и прежде понятия не имела, что такое смех, беззаботное веселье, счастье. Вместе они – словно искра и порох. Красочный фейерверк.

Мило, твой дар бесценен.

Когда тебе было три, я тоже ощущала себя трехлетней. Мы вместе возились в песочнице, делали куличики, а потом с радостным визгом крушили их лопатками.

Пятилетними бегали наперегонки: «На старт, внимание, марш!» И ты всегда приходил первым.

Семилетними передавали друг другу сообщения азбукой Морзе или придумывали другой шифр, какую-нибудь тарабарщину.

Девятилетними растили в банке кристаллы и наблюдали за муравьями.

Ты подарил мне детство. Прежде у меня его не было. Не было блаженной легкости, радости бытия. Счастье доставалось мне урывками и от этого становилось еще драгоценнее.

Разве можно нас разлучить?

Я сняла номер в пригороде. Гостиница смахивала на тюрьму, зато находилась поблизости от автобусной остановки. Из камеры хранения забрала только самое нужное, остальное пусть пока полежит. Меня одолевали мрачные воспоминания. С тех пор как Селеста перестала жить с нами, Жанна отдала меня в интернат. Вечно я уезжала, возвращалась, не имела собственного угла.

Помню, как впервые переступила мрачный порог. В кабинете директора висел лозунг закрытой школы: «Вырастим и воспитаем тех, кому в детстве не повезло». Я спросила у мамы:

– А мне тоже в детстве не повезло?

Она на меня зашикала. Клюнула в щеку на прощание и пробормотала:

– Когда-нибудь ты все поймешь и будешь мне благодарна.

Я осталась одна с чемоданом.

В центр реабилитации приехала около десяти утра. Обрадовалась, что вокруг него дивный парк. Мило так любит деревья, ему здесь понравится! Надо же, какие огромные, выше всех корпусов. В регистратуре мне объяснили, что его палата находится в корпусе В, на третьем этаже. Нужно пройти по дорожке, посыпанной белым гравием. Чем ближе я подходила, тем сильнее у меня билось сердце. От страха и радостного предчувствия. Мне нельзя с ним видеться, я смирилась с запретом, буду тише воды, ниже травы. Но вдруг он почувствует, что я здесь? Вдруг Селеста сжалится и позволит нам чуть-чуть побыть вместе? Мы не скажем Лино. Это будет наш секрет.

Я поднялась на лифте. Селеста стояла в коридоре, ждала, наверное, пока Мило сделают нужные процедуры. Едва увидев меня, она, возмущенная, гневная, бросилась наперерез, стремясь помешать, задержать, не пустить. Зашипела как можно тише, чтобы в палате ее не услышали:

– Все-таки притащилась! Редкостный эгоизм! Понять не могу, откуда такое упрямство? Это же глупо, в конце концов! Ты все усложняешь, все портишь. Правила не для тебя писаны, как всегда?

Жестокие слова. Но мне нечего возразить. Я кротко пролепетала:

– Все-все, ухожу, подожду снаружи. Скажи мне только одно: ему лучше?

– Лучше? С чего бы вдруг? Как ты себе представляешь его состояние? У него ноги ватные, он двух шагов сделать не может. Путает право и лево, забывает слова, не заканчивает половину фраз. Он старается, но ему тяжело, тяжело! Ужасно! Нет, Маргерит, мне нечем тебя утешить. Увы, ему не лучше.

Селеста заплакала.

У меня от жалости сжалось сердце. Я спустилась вниз, уселась на белую каменную скамейку неподалеку от входа в корпус В. Солнце поднялось высоко, стало жарко. Я сняла джинсовую куртку, подставила голые плечи палящим лучам. Уставилась в небо с немым вопросом: «За что? За что? За что?» Ясное дело, мне не ответили. Некому отвечать. Но есть же какой-то смысл во всем этом хаосе и сумбуре?

Я долго-долго неподвижно сидела на каменной скамье. Не знаю, сколько прошло времени. Дверь открывалась и закрывалась. Мимо меня проходили санитары, врачи, посетители. Мелькали неясные силуэты. Я не оборачивалась. Упорно смотрела вдаль, словно кроны деревьев и небо могли мне помочь, успокоить, избавить от дикого отвращения ко всему и ко всем.

Неожиданно рядом со мной легла чья-то тень. Послышалось деликатное покашливание.

– Мадемуазель, вы не встаете с этой скамьи с самого утра. У вас все в порядке?