Фрэнк Сарджесон - Избранное

Еще как помню, говорит он.

Но они уже входят через распахнутые настежь ворота на рыночную площадь, хозяин отвечает на приветствия знакомых фермеров, а им с Джонни велит пройти влево. Там ждет сторож с собакой — отворил загон и машет им, чтоб подвели отару; у входа они сторонятся, прислоняются к ограде, а овцы послушно входят в загон.

Наконец-то доставили!

Они встают на узкий помост, идущий вдоль верхней перекладины ограды, и смотрят, как сторож перегоняет овец в следующий загон и при этом пересчитывает их. Сверху видны длинные ряды загонов, битком набитых овцами; в дальнем конце уже началась продажа. Там у ограды толпится народ, на помосте вровень с Дэйвом и Джонни стоит аукционист, до них доносится его скороговорка.

Джонни говорит — хозяину они уже не понадобятся, что Дэйв думает делать дальше? Хочет он поглядеть на распродажу? Дэйв думает — пожалуй, это любопытно, и Джонни говорит — ладно, он тоже посмотрит.

— Но только недолго, Дэйв,— говорит он.— Это быстро надоедает.

Хозяин увидал, что они уходят, и окликнул. Они славно поработали, говорит он с неизменной своей усмешкой. Из Дэйва еще получится отменный фермер-овцевод. И он, Макгрегор, надеется, что они сумеют поразвлечься, но при этом не впутаются в какую-нибудь скверную историю.

Распродажа идет в торжественной тишине, слышен только голос аукциониста. Прямо как в церкви, думает Дэйв. Мелкие фермеры почти все в лучших своих костюмах, лишь немногие в рабочей одежде и подтяжках, слушают и смотрят, словно и впрямь вершится некое священнодействие, на иссеченных морщинами загорелых и обветренных лицах благоговение. Даже когда аукционист сыплет шуточками, улыбкой и смешком, отвечают скупо. Нет, дело слишком серьезное. Люди объявляют цену, готовятся выложить свои кровные, и притом надеются, что аукционист не проведет их, суля чистую землю безо всяких сорняков, надеются, что овцы, на которых они смотрят сверху, здоровы и крепки не только с виду и им, покупателям, повезет и сделка вправду окажется выгодной. А овцы задыхаются под палящим солнцем; в битком набитых загонах негде лечь. А если которая-нибудь и ухитрится прилечь, Дэйв заметил — сторож поскорей рывком поднимает ее на ноги, пока другие не затоптали ее.

Все вышло, как предсказывал Джонни. Смотреть довольно скоро наскучило, а пока придет черед Макгрегора продавать, пришлось бы ждать часами. Они зашагали прочь, но вдруг Джонни дернул Дэйва за рукав и показывает — с самого края толпы прислонился к ограде какой-то человек, большие пальцы засунуты в кармашки жилета. Он с севера, поясняет Джонни. Из самых важных шишек на Северном острове. Говорят, он миллионер. Каждый год приезжает на ярмарку, скупает овец тысячами, а потом перепродает подальше.

— Последи-ка за ним,— говорит Джонни.

Этот человек и правда ни на кого не похож, и смотрит он в землю, будто распродажа ничуть его не занимает; но вот он мельком взглянул на аукциониста и шевельнул пальцами.

— Смотри! — говорит Джонни.— Это он набавил цену.

Похоже, так и есть. Дэйв присматривается еще минуту-другую — да, аукционист явно следит за этим человеком, как ни за кем другим в толпе.

— Хотел бы я, чтоб у меня было столько денег,— говорит Джонни.

— И я предпочел бы, чтоб эти деньги были у тебя, а не у него,— говорит Дэйв. Тут раздался фазаний клич карусели, и Дэйв прибавляет: — Просьба предъявить билеты. Пошли!

— С его деньгами я бы делал только добрые дела,— говорит Джонни.

За воротами их окликает Джек. На нем парадные фланелевые брюки, сидя в «форде», он натягивает чистую рубашку. Потом вылезает из машины, поправляет подтяжки, аккуратно складывает рабочие штаны. Хочу выглядеть прилично, говорит он. Уолли в обычной рабочей одежде сидит на подножке «форда». Из-под шляпы свесилась на лоб челка (он стрижется на манер Майка Флинна); он равнодушно глянул на Дэйва с Джонни и отвел глаза.

— Как доставили овец? — интересуется Джек.— Мы добрались неплохо. А что это вы удираете? Не хотите остаться и поглядеть, как я получу самую высокую цену?

И он надеется, что они не пойдут в ту грабиловку напротив. Тратить зря кровные денежки.

Его женушка сейчас в церкви, помогает готовить все к чаепитию, оно начнется после распродажи. Приглашаются все, милости просим. Будет и чай, и концерт, и молитвы. Приходите, вам обоим будет очень даже на пользу. И не говорите, что я вас не приглашал. Милости просим.

Но если не придете, будьте паиньками, продолжает он. Держитесь подальше от дурных женщин. Идем, Уолли, обидно будет мне, черт возьми, опоздать к поздравлениям.

У турникета Джонни заявляет, что на площадь развлекаться не пойдет. Не сейчас. Может быть, попозже.

— А не поесть ли нам? — предлагает Дэйв.— Я здорово проголодался.

— Нет,— говорит Джонни.— Но ты на меня не смотри, Дэйв. Иди знай. Если потом не встретимся здесь, я тебя отыщу в городе. Наверняка отыщу. Городок-то маленький.

И, уже уходя, обернулся и крикнул — я тебя разыщу, Дэйв.

Карусель остановилась, и Дэйв идет поговорить с семейством Поруа. Рэнджи и Эйлин сидят на деревянных лошадях, каждый держит впереди по мальчугану, а меньшая дочурка восседает в лодочке в форме дракона совсем одна.

— Прокатитесь,— предлагает Эйлин.— Садитесь с ней, составьте ей компанию.

Но Дэйв хлопает себя по животу.

— Тут пусто,— говорит он.— После прокачусь. А вам принести чего-нибудь поесть?

Нет, спасибо. Не надо. Они предостаточно захватили с собой и рыбки, и жареного картофеля. И несколько бутылок шипучки. Все там, в пакете. В драконе (ну и страшилище, настоящий танихва! [10] Водяной дух, чудище из маорийской мифологии. ). И все под присмотром Поппи. Запасено вдоволь. Пускай Дэйв заберется в дракона и поест и через соломинку выпьет шипучки.

Дэйв говорит — нет, спасибо, может быть, после, и опять раздается свисток, и карусель пошла по новому кругу. У обоих мальчуганов вместо кнутов палочки, и они, проезжая мимо, всякий раз нахлестывают деревянных коней.

Перед входом в палатку Дэйв видит Джерри, его трудно не заметить, яркая футболка бросается в глаза. Пиджак перекинут через руку, под мышкой другой руки большая подушка, да не простая, а фигуристая: красная вельветовая лягушка. Сейчас он испытывает свою силу — зубами тянет шнур силомера. Лицо лоснится от пота, слипшиеся пряди волос падают на глаза. Его обступили зеваки, подбадривают. Дэйв не стал смотреть.

После, говорит он себе.

Он вошел в палатку, сел за столик. Карусель опять остановилась, издали слабо доносится скороговорка аукциониста. Добрая половина столиков свободна, и Дэйв говорит девушке-полукровке, подошедшей его обслужить, что, видно, посетителей у них не густо.

— Только до середины дня,— говорит девушка.— Потом набьется полно народу. Когда кончится распродажа.