Герман Кох - Звезда Одессы

Я вошел в залитую светом кухню и, стараясь держаться как можно естественнее, забрал у него молочный пакет.

— Ребята, я звоню в полицию, — сказал я. — Вы не слышали, как воет этот пес? Я был внизу. Судя по всему, он уже который день сидит дома один. Боюсь, с нашей соседкой снизу случилось что-то нехорошее.

Я поставил молочный пакет на кухонный стол и в тот же самый момент увидел, что Натали, прищурившись, пристально смотрит на меня. Ее взгляд был совсем не похож на взгляд медсестры — не то что днем. Скорее, она внимательно изучала мое лицо, словно уже учла возможность того, что позднее ей будут задавать вопросы об этом лице — вопросы, на которые она постарается ответить как можно лучше, по чести и совести.

Сыщики пришли только утром. Их было двое. Один — смуглокожий, похожий на индонезийца с Молуккских островов, другой — с заплывшими, усталыми глазами, какие бывают при расстройствах сна или злоупотреблении алкоголем. Они показались мне не слишком смекалистыми: не те, кто после ликвидации подбирает с тротуара стреляные гильзы, а скорее парни, которых посылают, чтобы разобраться в ссоре между соседями или вызволить кота из водосточной трубы.

Тем не менее я был начеку. Жена никогда не пропускала очередного показа «Коломбо», и обычно я смотрел сериал вместе с ней. Сам по себе тот факт, что они не соблаговолили прийти сразу после моего звонка в четыре часа ночи, еще ни о чем не говорил; например, тем, кого в Нидерландах ограбили или избили на улице большого города, уже давно не приходится рассчитывать на полицию.

— Итак, вы говорите, что эта женщина пользовалась ходунком? — спросил невыспавшийся.

Мы стояли в спальне; занавески были раздвинуты. Стало видно, что на кровати не спали. Немаловажная деталь, как мне кажется. Но я заранее решил не отвечать на вопросы, которых мне не задают.

— В самом деле, — ответил я. — Она без него вообще за дверь не выходила.

— Откуда вы знаете? — спросил индонезиец.

Как раз в это время я посмотрел на стакан воды, стоявший на ночном столике госпожи Де Билде. Вода была не совсем прозрачной, и я задался вопросом, не использовали ли ее для той цели, о которой я думал. Вопрос сыщика-индонезийца стал уже вторым, ответить на который оказалось просто; было любопытно, последуют ли трудные вопросы, но я напомнил себе, что трудные вопросы задать просто-напросто невозможно. Я вернулся домой после двухнедельного отпуска и в первый же день обнаружил, что соседки снизу нет дома. Мне это показалось чрезвычайно странным: вообще-то, она никогда не выходила из дома после шести вечера.

Достаточно было подсчитать валяющиеся везде кучи собачьего дерьма, чтобы прикинуть, сколько дней она отсутствовала; сам я насчитал шесть куч, что давало от двух до четырех дней. Но и этими подсчетами я не стал бы делиться с сыщиками по собственной инициативе.

— Я регулярно встречал ее на улице, — ответил я.

В это время мой взгляд остановился на простом прямоугольном стуле у изножья кровати. На его сиденье лежали розовые колготки, а под ним стояли два голубых шлепанца.

Индонезиец продолжал выжидательно смотреть на меня, очевидно рассчитывая, что я расскажу об этом подробнее. Тем временем сыщик, изнуренный бессонницей, подошел к окну и пустым взглядом воззрился на сад.

Около семи утра у меня возникло сильное желание позвонить Максу, и теперь я очень сожалел, что не поддался порыву. Мне казалось, что в семь часов еще рано звонить Максу и мешать ему, чем бы он ни занимался, или, что еще хуже, поднимать его с постели из-за события, которое, как мы знали, должно было случиться, причем о подробностях мне следовало знать как можно меньше. Помню, когда-то я прочел в интервью Стивена Кинга, что при написании своих книг он никогда не знает, кто окажется преступником. «Если это знаю я, читатель тоже знает», — сказал он; рассуждая логически, я никогда не смог бы солгать о том, чего не знаю. С другой стороны, сейчас я был скорее читателем, чем писателем, — читателем, желающим узнать, почему госпожа Де Билде не возвращается с прогулки со своим ходунком, причем впервые с незапамятных времен решает не надевать розовые колготки и голубые шлепанцы.

— Вы не знаете, у этой женщины есть родственники? — спросил невыспавшийся, который стоял у окна.

— Только дочь, — ответил я. — Насколько мне известно.

Тиция! Ее имя всплыло мгновенно; в этот момент я вспомнил ее отвратительную задницу, вылезающую из двери сарайчика. Так или иначе, Тиция еще не забила тревогу; в сочетании с кучами собачьего дерьма это означало, что она как минимум три дня не общалась со своей престарелой матерью.

Сыщик не стал спрашивать меня о том, как можно связаться с этой дочерью, — вместо этого он повернулся и откинулся назад, опершись обеими руками о подоконник.

— А какими были ваши отношения с соседкой? — спросил он.

Мне стоило труда сдержать ухмылку: когда этот человек не мог заснуть и ночью ворочался в постели, он, очевидно, тоже смотрел «Коломбо».

— Ах… — сказал я, пожимая плечами и теперь уже открыто ухмыляясь обоим сыщикам, словно хотел установить взаимопонимание с ними. — Она частенько брюзжала. Всегда что-то было не так. То она считала, что мой сынишка слишком шумит, то жаловалась на несколько капелек, протекших в ее ванную. А иногда я убедительно просил ее получше ухаживать за своими животными, ведь тут, откровенно говоря, воняет. Вы сами это чувствуете. У нас наверху тоже пахнет.

Индонезиец сделал шаг вперед и прищурился: наверное, он подражал инспекторам полиции из телесериалов, но там были актеры, которые знали, что делают.

— Значит, вы рады, что избавились от нее?

Я решил, что лучше снова принять серьезный вид.

— Видите ли, я не знаю, что случилось с госпожой Де Билде. Может быть, ей стало плохо и она сейчас лежит в каких-нибудь зарослях, незаметно для прохожих. Такого никому не пожелаешь. И это никак не связано с тем обстоятельством, что я порой желал себе более приятного соседства.

По пути к входной двери мы прошли мимо ванной. Я увидел желтое или белое белье, висевшее на сушилке; темнота не позволяла как следует различить отдельные вещи, но бурые пятна на потолке и облупившуюся штукатурку было видно отчетливо.

— Мы будем держать вас в курсе дела, — сказал невыспавшийся «Коломбо».

Руки мне не подали, но я и не ожидал этого.

Наверху я кратко отчитался перед членами своей семьи; Натали с самого утра ни разу не посмотрела мне в глаза, а теперь гладила пятнистую собаку, которую ей стало жалко. До этого она уже однажды спускалась вниз, чтобы налить свежей воды птичкам и покормить хомячков (или сурков?).

— Мы думаем, она лежит где-нибудь в зарослях, — закончил я свой рассказ. — Незаметно для прохожих.