Мишель Фейбер - Книга странных новых вещей

Та Библия, что хранилась в памяти Питера, была чиста и естественна, в ней ни одно слово не спутаешь ни с чем иным. И все же впервые в жизни он устыдился этого. Священная книга, из которой он всю свою жизнь проповедника черпал вдохновение, имела один жестокий порок: она не могла ободрить и дать надежду тому, кто не религиозен. «Для Бога нет ничего невозможного», — провозгласил Лука, и это заявление, которое Питер всегда считал самым радостно-обнадеживающим из всех возможных, теперь перевернулось с ног на голову, словно умирающее в конвульсиях насекомое, и зазвучало как «Без Бога все невозможно». Что проку в нем для Грейнджер? Что проку в нем для Би? При том, как все обернулось, им придется, видимо, справляться без помощи Спасителя. Им придется самим рыскать и продираться в будущее, каким бы оно ни было, это будущее. Вся штука в том, что едва ты изберешь будущее, лишенное веры, как Священное Писание тут же умоет руки на твой счет. «Суета сует — все суета!»

— И как оно там, Би-Джи? — допытывалась Грейнджер. — Давай расскажи мне, как оно там, дома?

— Нынче мой дом — здесь, — сказал ей Би-Джи, коснувшись пальцами груди.

Наверное, не Оазис он имел в виду, скорее он называл домом собственное тело, в каком бы уголке Вселенной оно ни оказалось.

— О’кей, прекрасно, — сказала Грейнджер, едва сдерживая раздражение. — Но все равно, блин, ты мне скажи. Я так давно там не была. Наверное, там все сильно изменилось. Не морочь мне голову, Би-Джи, побоку треп, скажи прямо. Как оно там?

Би-Джи помедлил, взвешивая ответ:

— Как и всегда.

— Неправда! — взвилась в истерике Грейнджер. — Не ври мне! Не надо меня жалеть! Я знаю, что все разваливается на части!

«Почему бы не спросить у меня?» — думал Питер.

Она вела себя так, словно его вовсе не существует.

— Все уже давно разваливается, — спокойно заметил Би-Джи. Он не пытался защищаться — факты были слишком очевидны, чтобы их оспаривать. — Планете Земля дааааавным-давно уже трендец, не побоюсь этого слова.

— Да я же совсем не о том говорю, — всхлипнула Грейнджер. — Я говорю о тех местах, где ты вырос, о твоей родне, о старом доме…

Би-Джи прищурился сквозь лобовое стекло на просторы небытия, а потом глянул в навигатор на приборной панели.

— Грейнджер, у меня для тебя есть еще одно мудрое изречение. Вот оно: домой возврата нет.

«Томас Вулф, год этак сороковой прошлого века», — беспомощно отметил про себя Питер.

— Да что ты? Ну, это мы еще посмотрим, — ответила Грейнджер. — Это мы, блин, увидим еще.

Би-Джи не проронил ни слова, здраво рассудив, что Грейнджер слишком взвинчена, чтобы продолжать дискуссию. Но молчание раззадорило ее не меньше.

— Хочешь знать, кто ты? — просипела она голосом отъявленного пропойцы. — Ты просто маленький мальчик. Сбежавший из дому мальчик. Огромный верзила, который боится взглянуть в лицо реальности. Ты только и можешь, что притворяться, будто ничего не происходит.

Би-Джи медленно прикрыл и открыл глаза. Он не вышел из себя. Он просто не умел этого. В этом была и беда его, и его достоинство.

— Я смотрю в лицо той реальности, которой должен смотреть, Грейнджер, — сказал он, не повышая голоса. — Ты не знаешь, откуда я родом и почему я покинул те места. Ты не знаешь, кого я обидел, не знаешь, кто обидел меня, ты не видала моей анкеты, да я тебе ее и не покажу. Ты хочешь пикантных подробностей о моем отце? Он умер как раз в моем теперешнем возрасте. Закупорился кровеносный сосуд в сердце, и — прощай, Билли Грэм-старший. И все, что тебе надо знать обо мне, — это что если я унаследовал его сосуды и умру на будущей неделе… что ж… так тому, значит, и быть. — Би-Джи переключил передачу, сбавил скорость. Они подъезжали к базе. — А все остальное время, Грейнджер, когда бы тебе ни вздумалось покататься по пустыне, я весь к твоим услугам.

После этого она притихла. Колеса автомобиля въехали на асфальтовое покрытие, возникла иллюзия, будто машина оторвалась от земли и взлетела. Би-Джи припарковался в тени здания, прямо у выхода, который находился ближе всего к квартире Грейнджер, затем обошел машину кругом и открыл для Грейнджер дверцу — изысканный джентльменский жест.

— Спасибо, — сказала она.

За всю поездку она так и не удосужилась заметить присутствие Питера. Питер извернулся в кресле, чтобы хоть поймать ее взгляд, пока она с трудом выволакивала свое скованное, обессилевшее тело из машины. Би-Джи предложил ей руку в качестве замены металлического поручня, она ухватилась за нее и вылезла наружу. Дверца с грохотом захлопнулась, и Питер продолжал наблюдать сквозь запотевшее стекло: двое служащих СШИК в белых одеждах мельтешили и расплывались, словно поблекшие образы на некачественном видео. Питер думал, что они так и войдут в здание вместе — бок о бок, рука об руку, но, едва встав на ноги, Грейнджер высвободилась и ушла.

— Видать, это все из-за молнии, — сказал Би-Джи, вернувшись в машину. — Человеку не на пользу, когда его так оглоушит. Дай ей время, пусть очухается.

Питер кивнул. Он не был уверен, что сам сможет «очухаться».

Доктор Адкинс нашел Питера на коленях у двери палаты интенсивной терапии. «Нашел» — не совсем верное слово, он чуть не споткнулся об Питера. Как ни в чем не бывало доктор посмотрел сверху вниз на пасторское тело, пару секунд прикидывая, не нуждается ли какая-либо его часть в срочной медицинской помощи.

— Все в порядке?

— Я пробую молиться, — ответил Питер.

— О… ну ладно, — сказал Адкинс, глядя в даль коридора поверх Питерова плеча, будто говоря: «Не мог бы ты пробовать где-нибудь в другом месте, чтобы люди об тебя шеи не переломали».

— Я пришел проведать Любителя Иисуса-Пять, — сказал Питер, поднимаясь с пола. — Вы о ней знаете?

— Конечно, моя пациентка, — улыбнулся доктор. — Как приятно иметь настоящего пациента для разнообразия. Вместо пятиминутного «здрасте — до свидания» с кем-то, у кого конъюнктивит или пришибленный молотком палец.

Питер вгляделся в лицо доктора в поисках хоть намека на эмпатию:

— У меня сложилось впечатление, что доктор Остин не вполне понимает, что происходит с Любителем-Пять. Мне показалось, что вы можете лучше позаботиться о ней.

— Мы делаем все возможное, — сказал доктор Адкинс уклончиво.

— Она умирает.

— Давайте не будем об этом пока.

Питер сжал одну руку другой и обнаружил, что от его настойчивых попыток молиться на мякоти между костяшек появились синяки.

— Эти люди не выздоравливают, вы понимаете это? У них ничего не заживает. Наши тела… ваше… и мое… мы живем внутри чуда. Забудьте о религии, мы — чудо природы. Можно прибить палец молотком, разодрать кожу, обжечься, опухнуть от гноя, но пройдет какое-то время — и все в порядке! Как новенькое! Невероятно! Невозможно! Но это правда. Это дар, которым мы наделены. Но у สีฐฉั — у оазианцев — такого удивительного дара нет. Им дали только один шанс… единственный шанс… тело, в котором они родились на свет. Они изо всех сил берегут его, но малейшая царапина — и… и все.