Мишель Фейбер - Книга странных новых вещей

— τвоя жена, — говорит Любитель Иисуса-Один, — волоςы очень длинны.

— Были, раньше, — отвечает Питер. — Теперь они короче.

Интересно, длинные волосы — это привлекательно или отвратительно для тех, кто не имеет их вовсе?

— τвоя жена любиτь Ииςуςа?

— Конечно любит.

— Хорошо, — говорит Любитель Иисуса-Один, протягивая фотографию сидящему рядом, а тот принимает ее, словно святыню.

— А на следующей фотографии, — сообщает Питер, — дом, в котором мы живем. Он находится в предместье… э-э… в городке недалеко от Лондона, в Англии. Как видите, наш дом почти такой же, как все остальные дома вокруг него. Но внутри он отличается. Точно так, как все люди выглядят одинаково снаружи, но внутри, благодаря вере в Господа, они отличаются друг от друга.

Питер огляделся, чтобы оценить, насколько доходчиво это сравнение. Десятки оазианцев стояли на коленях концентрическими кругами, центром которых был он сам, и торжественно ждали, пока прямоугольная карточка доберется до них. За исключением цвета одеяний и некоторой несущественной разницы в росте, все они выглядели одинаково. Среди них не было ни толстых, ни мускулистых, ни долговязых, ни кривобоких. Ни мужчин, ни женщин. Просто ряды компактных, стандартизированных созданий, одинаково припавших к земле, одетых в платье идентичного фасона. А под капюшонами у них коагулированное мясное рагу, в котором он не может, не может, никак не может распознать лицо.

— Игла, — сказало существо по имени Любитель Иисуса-Пятьдесят Четыре, содрогнувшись. — Ряд игла. Ряд… ножа.

Питер понятия не имел, о чем он. На фотографии было невзрачное здание бывшей городской управы и тонкие прутья металлической ограды вокруг него.

— А это, — сказал Питер, — это наш кот Джошуа.

Любитель Иисуса-Один созерцал фотографию секунд пятнадцать или двадцать.

— Любиτель Ииςуςа? — спросил он наконец.

Питер рассмеялся.

— Он не может любить Иисуса, — сказал он. — Джошуа — кот.

Эта информация была встречена молчанием.

— Он не… Он животное. У него нет… — Слово «самосознание» пришло Питеру на ум, но он его отверг. Слишком много свистящих звуков в начале. — Мозг у него очень мал. Он не может думать, что хорошо, что плохо или для чего он живет. Он только ест и спит.

Он чувствовал, что несправедливо так говорить. Джошуа умел гораздо больше. Но правда и то, что он был аморальным существом и никогда не беспокоился о том, зачем он появился на этот свет.

— И все-таки мы его любим, — прибавил Питер.

Любитель Иисуса-Один кивнул:

— Мы τоже любим τех, кτо не любиτ Ииςуςа. Хоτя они умруτ.

Питер отделил еще одну фотографию.

— А вот это, — сказал он, — моя церковь дома.

Он чуть было не повторил остроту Би-Джи насчет того, что они не собирались бороться за архитектурные премии, но сподобился вовремя прикусить язык. Прозрачность и простота — вот что ему нужно здесь, по крайней мере до тех пор, пока он не поймет, насколько эти люди подготовлены.

— Игла. τак много иглы, — сказал оазианец, чей номер Любителя Иисуса Питер еще не выучил.

Питер нагнулся вперед, чтобы взглянуть на фото вверх ногами. Никаких игл на ней он не увидел. Только уродливый глуповатый фасад церкви, взявшей чуточку от псевдоготического стиля в виде арки и металлических ворот в изгороди, окружающей здание. Затем он заметил острия на концах прутьев.

— Нам нужно держать воров подальше, — объяснил он.

— Вор умреτ, — согласился кто-то из оазианцев.

Следующим в стопке шло еще одно фото Джошуа, на котором он спит, свернувшись на одеяле, и прикрывает лапкой глаза. Питер вытащил эту карточку и спрятал под низ, потом достал другую.

— Это задний двор церкви. Раньше там была стоянка машин. Сплошной бетон. Мы сняли бетон и заменили почвой. Мы решили, что люди могут прийти в церковь пешком или припарковаться на улице… — Еще не договорив, он уже понял, что половина того, что он сказал, если не все, скорее всего, совершенно непостижимо для этих людей. Но он не мог остановиться. — Мы рисковали. Но риск оправдался… это было… это привело к успеху. Появилось много хорошего. Выросла трава. Мы посадили кусты и цветы и даже несколько деревьев. Теперь, когда тепло, там играют дети. Там, откуда я прибыл, погода не всегда теплая…

Он нес околесицу. Соберись, сказал он себе.

— Где τебя?

— Что?

Оазианец приподнял фотографию:

— Где τебя?

— На этой меня нет, — сказал Питер.

Оазианец кивнул. Отдал карточку соседу.

Питер извлек следующее фото из пластикового футляра. Даже если бы воздух Оазиса не был таким влажным, он бы уже взмок от пота.

— Это я в детстве, — пояснил он. — Фотографировала тетя, кажется. Сестра моей матери.

Любитель Иисуса изучил изображение Питера в трехлетнем возрасте. На ней Питер, маленький по сравнению с окружающей обстановкой, но все же заметный в ярко-желтой парке и оранжевых рукавицах, махал в камеру. Это была одна из немногих семейных фотографий, оставшихся в доме матери Питера после ее смерти. Питер очень надеялся, что оазианцы не попросят показать фотографию отца, потому что мать уничтожила их все до одной.

— Очень выςокий дом, — прокомментировал Любитель Иисуса-Пятьдесят Четыре, имея в виду высотный дом на заднем плане фотографии.

— Это было ужасное место, — сказал Питер. — Унылое. И к тому же опасное.

— Очень выςокий, — повторил Любитель Иисуса-Пятьдесят Четыре, передавая квадратный листок следующему в ряду.

— Мы перебрались в другое место, где было лучше. Вскоре после этого, — сказал Питер. — В любом случае там было безопаснее.

Оазианцы одобрительно загудели. Перебраться туда, где лучше и безопаснее, — такая идея была им очень близка.

Тем временем фотографии продолжали путешествовать в толпе. Один оазианец спросил Питера насчет фотографии с церковью. На ней несколько прихожан собрались снаружи, по очереди входя в синюю дверь. Среди них был Дьюар — ветеран войны в Афганистане, который прыгал на костылях, отказавшись от бесплатного протеза, предложенного министерством обороны, поскольку очень ценил любой повод, чтобы поговорить о войне.

— У мужчины неτ ноги, — заметил оазианец.

— Верно, — подтвердил Питер. — Была война. Его нога была сильно ранена, и докторам пришлось ее отрезать.

— Человек τеперь умер?

— Нет, он жив-здоров. Совершенно.

Отовсюду донесся удивленный шепот, послышались возгласы: «ςлава Вςевышнему!»

— А это, — сказал Питер, — моя свадебная фотография. Это я и моя жена Беатрис в день, когда мы поженились. А у вас бывают свадьбы?

— У нас бываюτ ςвадьбы, — сказал Любитель Иисуса-Один.

Не прозвучал ли его ответ слегка насмешливо? Раздраженно? Устало? Чисто информативно? Питер не мог определить. Интонации вообще не было как таковой, насколько он мог расслышать. Лишь старательные попытки экзотической плоти сымитировать работу голосовых связок.