Мишель Фейбер - Книга странных новых вещей

Я видела громадное здание, подобное гигантскому свинарнику, или как там называют помещения на фермах, где содержат свиней, крыша похожа на громадное озеро с илистой водой. Группа людей рубит крышу топорами, но не очень успешно. Потом они проделывают дыру взрывчаткой. Какая-то противная смесь мыльной жижей булькает из дыры. И это люди. Люди и вода. Перемешанные, как… не хочу подробностей. Но никогда не забуду. Зачем они это показывают? Зачем, если мы не можем помочь? Потом я видела крестьян, использующих трупы вместо мешков с песком. Спасатели со свечами на голове, воск стекает по щекам. Как такое возможно в двадцать первом веке? Я смотрела видео с большим разрешением, снятое на микрокамеру, спрятанную в чьей-то шляпе или еще где, а техника спасения жизни будто из каменного века!

Хотела бы написать больше, несмотря на то что не хочу помнить. Хотела бы послать тебе изображения, но лучше бы они стерлись из памяти. Не слишком ли эгоистично хотеть, чтобы кто-то разделил с тобой такое бремя? Но какое же это МОЕ бремя, если я сижу на диване в Англии, жуя лакричное ассорти и глядя на трупы чужеземцев, вращающиеся в грязных водоворотах, на чужеземных детей в очередях за куском брезента?

Некто с работы сказал мне сегодня: «Куда же смотрит Бог?» Я не проглотила наживку. Никогда не понимала, почему люди задают этот вопрос. Правильный вопрос для тех, кто наблюдает трагедию: «Где наше место во всем этом?» И я всегда старалась найти ответ на этот вызов. Но сейчас не могу.

Помолись за меня.

Люблю,

Питер сжал руки. Ладони слипались от грязи, свежего и старого пота. Он встал и пошел в душевую кабинку. Эрекция забавно кивала при каждом шаге. Он встал под металлический жиклер и повернул кран, подняв голову к струе. Кожа на черепе горела, когда вода проникала под спутанные волосы, находя царапинки и ссадины, о которых он и не догадывался. Сначала ледяная, вода вскоре нагрелась и растворила грязь, окутывая Питера, будто облаком. Он зажмурил глаза, предоставив воде мыть лицо, уже почти обваренное под давлением струи. Потом он обхватил ладонью яички и крепко прижимал член к животу до тех пор, пока не брызнуло семя. После этого он намылился от макушки до пят и тщательно вымылся. Водоворот в сливном отверстии держался серым дольше, чем он ожидал.

Уже отмывшись, он все стоял под горячими струями воды, и так продолжалось с полчаса или больше, пока вода неожиданно не потекла слабой струйкой. На дисплее в кабинке вспыхнули цифры: 0:00. До сих пор Питер не принимал во внимание значимость приборчика. Конечно! Вполне разумно, что расход воды должен быть ограничен каким-то часовым механизмом. СШИК — это американская корпорация, а сама мысль об экономной, бережливой американской корпорации казалась совершенно невероятной.

Как только сток перестал булькать, он услышал звук, уже привлекший его внимание, но который он принимал за гудение труб. На самом деле барабанили в дверь.

— Привет, — сказала Грейнджер, когда он открыл дверь.

Глаза ее слегка замерцали, когда она увидела его мокрым, завернутым только в полотенце, заправленное на талии. К груди она прижимала папку.

— Извините, я не слышал вас, — сказал он.

— Я стучала очень громко, — заметила она.

— Наверно, я рассчитывал, что тут есть колокольчик, или звонок, или интерком, да что угодно.

— СШИК не больно раскошеливается на ненужные приспособления.

— Да, я заметил. Одно из симпатичных качеств вашей корпорации, кто бы мог подумать.

— Гы-гы, спасибо, — засмеялась Грейнджер. — Вы говорите такие приятные слова.

За его спиной Луч издал тихий звук, электронный вздох — так он делал всегда, когда экран гас, чтобы сэкономить энергию. Питер вспомнил про Северную Корею.

— Вы слышали про Северную Корею? — спросил он.

— Это страна в… э-э… в Азии, — сказала она.

— Там был ужасный циклон. Десятки тысяч людей погибли.

Грейнджер часто заморгала, почти дрожа. Но через минуту овладела своей мимикой.

— Это трагедия, — сказала она. — И ничего не поделаешь. — Она протянула ему досье. — Здесь все, что вы хотели знать о Северине, но боялись спросить.

Он взял папку:

— Спасибо.

— Похороны через три часа.

— Ясно. А сколько это по… ну… — Он слабо махнул рукой, надеясь этим жестом изобразить разницу между тем временем, к которому он привык, и временем здесь.

Она засмеялась, демонстрируя терпение к его глупости.

— Три часа, — повторила она и подняла руку, чтобы были видны часы. — Три часа и есть три часа.

— Я не ожидал, что у меня так мало времени, — сказал он.

— Расслабьтесь. Никто не ждет пятидесятистраничной рифмованной поэмы в его честь. Просто несколько слов. Все понимают, что вы не были с ним накоротке. Просто помогите.

— То есть ничего личного?

— Но разве не это предлагают великие религии? — Она снова подняла руку с часами. — Я вернусь и заберу вас в тринадцать тридцать.

И ушла без лишних слов, захлопнув за собой дверь как раз в ту минуту, когда его полотенце свалилось на пол.

— Мы собрались здесь, — обратился Питер к притихшему и торжественному собранию, — почтить память человека, который еще рассвет тому жил и дышал, как и мы.

Он бросил взгляд на гроб, стоящий на металлической конструкции с колесами перед дезинтегратором. Инстинктивно и все в комнате тоже посмотрели на гроб. Гроб был изготовлен из картона, вторичного сырья, и отличался глянцевым блеском яблочной глазури, что и создавало эффект прочной древесины. А стойка под ним походила на ту, которые бывают в аэропортах, где просвечивают рентгеном.

— Человек, который дышал легкими, — продолжал Питер, — и легкие, возможно, были не идеально новыми, но они исправно трудились, насыщая кислородом кровь, ту же самую кровь, которая течет в жилах у нас, стоящих здесь.

Голос его был громок и чист, без напряжения, но не хватало эха, как в церквях и залах собраний. Комната для прощания, хоть и огромная, с точки зрения акустики была тесной, а печь внутри дезинтегратора издавала звук, похожий на гул далекого самолета.

— Прислушайтесь к биению сердца, — продолжал Питер. — Почувствуйте вечное трепыхание в груди, когда ваша плоть чудесным образом еще функционирует. И дрожь эта так же слаба, как тихий звук, настолько слабый, что мы не понимаем, как много он значит. Мы, может, не всегда о том задумывались, день за днем не обращая на него внимания, но мы все делили мир с Артом Северином, и он разделял его с нами. Теперь солнце ознаменовало новый день, и Арт Северин изменился. Мы собрались, чтобы встретить эту перемену.

Пришедших проститься насчиталось пятьдесят два. Питер не знал, какой процент составляет это число от всего персонала СШИК. Среди присутствующих он насчитал только шесть женщин, включая Грейнджер, остальные — мужчины, и пропорция эта означала либо то, что Северин не заслужил уважения среди коллег женского пола, либо такова была статистика соотношения полов на базе. На всех была обычная рабочая одежда. Траура никто не соблюдал.