Данни Ваттин - Сокровище господина Исаковица

Как выглядят наши отношения с Польшей, я толком не знаю. Постепенно увидим. Поездка туда, во всяком случае, пока складывается удачно и становится еще лучше, когда по третьему каналу радио, где‑то между городами Сёдерчёпинг и Вестервик, обнаруживается программа, посвященная одной из любимых групп Лео, First Aid Kit. Программа интересная. Народ звонит и задает вопросы, а сестры–певицы отвечают. Когда мы подключились, их как раз спросили о том, как они пришли к музыке. – Для нас это всегда было естественным, – говорит одна из девушек.

Дальнейших ее слов мы не слышим, поскольку их заглушает скептический голос с заднего сиденья.

— Всегда было естественным? – удивляется отец. – Сколько же им лет? Пятнадцать?

По радио сестры продолжают рассказывать. Теперь о том, как они пишут песни. Говорят, что исходят из собственных ощущений и что песня является способом ими поделиться. Тогда те, кому доведется пережить то же самое, возможно, будут чувствовать себя менее одинокими.

— Сколько же им все‑таки лет? – снова спрашивает отец. – Тринадцать?

Он пускается иронизировать на полную катушку, и дальше, вероятно, будет еще хуже. Поскольку девушки принимаются говорить о том, что записанный диск подобен выпущенному в мир ребенку, а на такую метафору отец вполне способен наброситься, как голодный крокодил. Но тут он слышит, что девушек в турне обычно сопровождает их папа, и это производит на него гораздо большее впечатление.

— Почему бы тебе не взять с них пример? – спрашивает он меня. – Тебе бы следовало почитать отца, а не издеваться над ним.

— Я стараюсь. Разве я не заказал массу завтраков со шведским столом?

— Да, – соглашается он, – это, по крайней мере, шаг в правильном направлении. Хотя тебе еще многому предстоит научиться.

Кстати о завтраках, Лео явно всерьез проголодался, что вообще‑то не слишком странно, поскольку уже третий час.

— Скоро надо будет остановиться и поесть, – говорю я.

— Что? – удивляется отец. – Опять?

— Мы с самого утра ничего не ели.

— Ничего подобного. Разве мы не ели мороженое в Сёдерчёпинге?

— Мороженое ел ты, а мы нет. И кстати, мороженое – это не еда.

— Ты говоришь как моя жена, – возмущается отец. – К тому же мы еще ели лакричные конфеты. На них вполне можно немного продержаться.

— Четыре конфетки – это не еда, – возражаю я, начиная действительно напоминать себе маму.

— Мне этого достаточно, – говорит отец. – Не понимаю, почему вам надо все время есть.

— Это называется ланчем.

— Если станете продолжать в таком духе, будете выглядеть как шары.

— Лео девять лет, и ему необходимо обедать. И кстати, от регулярных приемов пищи не жиреют. Если, конечно, не сидеть сиднем.

Будучи не в силах сдержаться, я разражаюсь длинной, несколько нравоучительной тирадой о важности сбалансированного питания для хорошего самочувствия. Когда я заканчиваю, отец смотрит на меня таким взглядом, какой бывает у посетителей зоопарков, увидевших какое‑нибудь особенно удивительное животное. Например, утконоса.

— Вот оно что, – произносит он. – Хотя я все равно не понимаю, почему вы вечно так голодны. Может, у вас глисты?

— Глистов у нас нет, а в регулярном питании нет ничего плохого, – мрачно отвечаю я.

— В таком случае я с удовольствием съем еще конфетку.

— Они закончилась, – говорю я. – Ты все съел.

— Вот как, – вздыхает отец. – Ну, тогда я еще немного вздремну.

И он в самом деле засыпает.

Вы, возможно, слышали, что в тибетском буддизме существует направление, которое называется crazy wisdom [19] Сумасшедшая мудрость (англ.). , и, насколько я понимаю, оно ставит своей задачей просвещение людей путем сбивания их с толку. Нарушая общепринятые нормы и используя неожиданные методы, учеников будто бы подводят к пониманию истинной природы мира. Этот метод также хорош, если человек, подобно наиболее известному мастеру данного направления Чогьяму Трунгпе, является реинкарнированным ламой, но тем не менее хочет пить спиртное и спать с множеством разных женщин. Впрочем, человек, представлявший собой лицо этого движения и распространявший его идеи в США в 1970–е годы, был далеко не первым, кто верил, что растерянность может привести к пробуждению и сомнениям, а затем к ясности. Истории о подобных святых безумцах встречаются в народных сказках во всех концах мира. Наиболее широко известны рассказывающиеся по всему Среднему Востоку истории о Ходже Насреддине. В одной из них, которая мне особенно нравится, Ходжу пригласили в одну деревню прочесть проповедь. Он вышел к собравшемуся на площади народу и стал ждать, пока наступит тишина. А потом спрашивает:

— Вы знаете, о чем я собираюсь рассказывать?

— Нет! – кричит народ.

— Вот как, – говорит Ходжа Насреддин и объясняет, что в таком случае у него нет желания читать проповедь, раз народ настолько не заинтересован, что даже не потрудился узнать, о чем он будет рассказывать.

И с этим он удаляется.

Народ деревни считает ситуацию страшно неловкой и всячески умоляет его вернуться и предпринять новую попытку. Ходжа Насреддин соглашается и на следующий день вновь появляется на площади.

— Вы знаете, о чем я собираюсь рассказывать? – спрашивает он.

— Да! – кричит народ.

— Вот как, – говорит Ходжа Насреддин и объясняет, что в таком случае не хочет тратить их драгоценное время на рассказ о том, что им уже известно.

Тут жители деревни, как вы понимаете, окончательно растерялись. Несмотря на это, они пригласили мудреца еще раз. Теперь они уже основательно подготовились, составив план, как заставить его рассказать то, что он собирался. Поэтому, когда Ходжа Насреддин на следующий день предстал перед ними, они точно знали, как им действовать.

— Вы знаете, о чем я собираюсь рассказывать? – спросил он.

— Да! – закричала половина собравшихся.

— Нет! – закричала вторая половина.

Ходжа Насреддин немного помолчал, глядя на деревенский народ, а затем сказал: – Вот как, но в таком случае та половина, которая знает, о чем я собираюсь говорить, может рассказать той, которая не знает.

И с этим он удалился.

О том, является ли мой отец шведским аналогом Ходжи Насреддина, мы, пожалуй, умолчим, но он так меня запутывает, что я никогда толком не понимаю, что он имеет в виду и говорит ли он всерьез или в шутку. И хотя порой его манера развлекает, через какое‑то время она может стать немного утомительной для такого не вполне просвещенного человека, как я. Поэтому иногда я предпочитаю способ общения, принятый в семье мамы, – он куда более воодушевляющий. Там не прибегают к скрытой иронии или дипломатическим уловкам, а говорят без обиняков. Все как есть или, по крайней мере, как оно представляется данному человеку. Ибо если у тебя есть свое мнение, его следует высказывать. Независимо от того, касается оно чьей‑то неудачной прически или того, что кто‑то из родственников чуть слишком располнел. Такая форма общения, естественно, тоже иногда несколько напрягает, но во всяком случае тут не возникает никаких сомнений по поводу того, что о тебе думают. А это прямая противоположность шведскому коду беседы, когда первейшая цель, судя по всему, – ни в коем случае не обнаружить своего истинного отношения к собеседнику.