Данни Ваттин - Сокровище господина Исаковица

— Она не в силах понять моего увлечения, – говорит он, пока мы идем через холл. – Это довольно типично для старшего поколения. У нас только молодежь интересуется тем, как тут жилось в прежние времена.

— Почему? – спрашиваю я.

— Возможно, потому что мы бóльшую часть жизни прожили свободными.

— Свободными?

— Да, со времени крушения коммунизма прошло уже двадцать лет.

Открыв маленькую дверь, Лукаш спускается по ступеням в подвал. Мы следуем за ним по пятам и вскоре попадаем в помещение, заполненное предметами из прошлого Мариенвердера. Здесь есть все, от шлемов и стеклянных бутылок до пропагандистских плакатов и жестяных табличек, пронзенных русскими пулями. Последние объекты мой сын осматривает особенно тщательно. Судя по его комментариям, содержимое подвала произвело на него огромное впечатление, и кроме того, он безумно счастлив от встречи с таким редким явлением, как взрослый "искатель вещей" [40] "Искательницей вещей" называла себя героиня книги А. Линдгрен Пеппи Длинныйчулок. . И еще больше его поражает сообщение о том, что в подвале присутствует лишь малая часть собранного Лукашем. Самые интересные находки, как мы вскоре понимаем, находятся в комнате на втором этаже, которая оказывается следующей остановкой в нашей экскурсии. Здесь, в бывшей детской нашего хозяина, хранятся объекты, которые, по его мнению, требуют наиболее бережного обращения: старые карты, вывески, предметы из фарфора и множество ящиков, заполненных фотографиями, открытками и историческими документами.

Из одного из ящиков Лукаш извлекает несколько старых газет и показывает мне разные рекламные объявления магазина моего прадеда. Некоторые из них мне уже знакомы, а некоторые я вижу впервые. Затем Лукаш подходит к шкафу, стоящему возле другой стены, и открывает дверцы.

— Я купил его относительно недавно, – говорит он. – Шкаф стоял в одном из магазинов на площади. И глядите, что обнаружилось внутри.

Протянув руку в шкаф, он вынимает вешалку–плечики и протягивает ее мне. Сперва я не понимаю зачем, но потом присматриваюсь повнимательнее.

Оказывается, она из магазина прадеда. Такая простая вещица, всего лишь вешалка, но я радуюсь, как ребенок. А когда Лукаш сказал, что хочет подарить ее мне на память о нашей поездке, я настолько растрогался, что просто не знал, что говорить. Мы некоторое время стоим молча. Вновь обретя дар речи, я от всей души благодарю его за потрясающий подарок. Затем мы спускаемся в гостиную и выпиваем по рюмке с его матерью.

Это прекрасное завершение долгого и напряженного дня, и мне так радостно оттого, что я встретился с этими людьми, которые проявили по отношению к нам так много теплоты и заботы, открыли нам двери своих домов и придали нашему пребыванию здесь особые краски.

По окончании визита Лукаш отвозит нас обратно в гостиницу. Мы обнимаемся и говорим друг другу:

"До встречи!", после чего мы с Лео бежим в номер, где в полном восторге рассказываем отцу обо всем увиденном. Похоже, нам удается заразить его своим энтузиазмом. Он оживляется и явно находит наш рассказ очень увлекательным. А когда мы достаем вешалку и предлагаем, чтобы он по праву главы семьи взял ее себе, он радуется этому почти столь же несоразмерно, как я.

Невзирая на отсутствие сокровища, это – прекрасное завершение долгого дня. Омрачившее его середину раздражение как ветром сдуло, и мне очень приятно, что мы с отцом, наряду с постоянным препирательством, способны разделить простую неподдельную радость. Кто знает, возможно, завтра наши отношения вернутся на круги своя, но в данный момент все великолепно. Настолько, что уже исключительно ради этого стоило ехать в такую даль.

Просыпаемся мы поздно и поспешно приводим себя в порядок, чтобы успеть на шведский стол до закрытия ресторана. Выбор на этот раз значительно скуднее, чем на пароме и в роскошном отеле. Нам предлагается немного хлеба, мюсли и йогурт, а также несколько маленьких упаковок варенья и джема. Но отец все равно очень доволен и объявляет этот завтрак лучшим из всех. Особенно ему нравится то, что любезная официантка делает нам омлет, хотя мы – единственные посетители ресторана.

— Правда, душ у них устроен плохо, – говорит отец, едва успев прожевать. – Краны расположены неправильно. В Швеции так бы никогда не сделали.

— Ты же не в Швеции, – отвечаю я.

— Думаю, они сами поменяли местами краны холод ной и горячей воды. Наверняка чтобы мы не мылись слишком долго.

— Навряд ли.

— Нет, так и есть. Чтобы не лили слишком много горячей воды. Они ловкие, эти поляки.

Пока мы едим наш эксклюзивный омлет и распихиваем по карманам упаковки джема, в ресторан заглядывает молодой человек из муниципалитета в компании с коллегой. Я здороваюсь с ними и представляю их отцу, который, просияв словно солнце, вдруг проявляет невероятную сердечность.

— Как приятно, – говорит он, пожимая руку молодому человеку. – Я слышал о вас так много хорошего.

— Это не он, – шепчу я по–шведски, что несколько странно, потому что молодой человек шведского не знает и шептать совершенно незачем.

— Как мило с вашей стороны было повозить мальчиков повсюду и все им показать, – продолжает отец.

— Это не он, – шиплю я.

До отца, наконец, доходит, и он обращается к коллеге молодого человека.

— Большое спасибо за вешалку, – говорит он мужчине, которого я впервые вижу. – Она просто замечательная.

— Это тоже не он, – вставляю я и поспешно увожу обоих мужчин, пока отец случайно не сказал, что пообщаться с ними было значительно интереснее, чем "торчать на скучной встрече в муниципалитете".

Поскольку на этот раз ни у отца, ни у Лео не возникает желания присоединиться, я оставляю своих компаньонов, выхожу на парковку и сажусь в машину молодого человека. Пока мы едем в центр, он рассказывает о том, как удачно все складывается в их маленьком городе. Как быстро он растет, как много появляется новых предприятий и как много у них запущено интересных строительных проектов. Я слушаю, на самом деле пропуская все мимо ушей. У нас с ними диаметрально противоположные сферы интересов. Они нацелены на будущее, а я на прошлое. Они – на то, что может сделать новый Квидзын процветающим, а я – на тайны, которые скрывает старый Мариенвердер.

Довольно скоро молодой человек сворачивает с дороги и останавливает машину позади большого уродливого дома, напоминающего мою старую гимназию. Мы заходим внутрь, и вахтер впускает нас в темный, дурно пахнущий подвал. Тут стоят все надгробия с еврейского кладбища, которые муниципалитету удалось спасти. Удивительно, но надписи на них сделаны не на немецком языке, а на древнееврейском. На языке, который мне следовало бы разбирать, но я на нем ничегошеньки не понимаю, поскольку забыл все, чему меня учили в детстве. Однако я не сдаюсь, брожу по подвалу и изо всех сил пытаюсь прочесть надписи на камнях в надежде отыскать следы Доротеи Исаковиц. Поскольку прабабушка умерла так рано, мы знаем о ней только по рассказам ее сыновей, то есть нам явно не хватает информации для того, чтобы составить полноценное представление об этой женщине. Но я все‑таки пытаюсь. Беру имеющиеся в моем распоряжении немногочисленные фрагменты пазла и, исходя из них, рисую ее образ – образ поистине настоящего человека.