Игорь Губерман - Смотрю на Божий мир я исподлобья…

Хотя года наш разум сузили,
сохранна часть клавиатуры,
а также целы все иллюзии
и слёзы льют, седые дуры.

Сегодня всё расплывчато и мутно,
чужой и неприглядный вид в окне,
и мерзко от того, как неуютно
фарфоровым зубам торчать во мне.

Блажен, кто может с полдороги,
по делу хлебному спеша,
оборотить, присвистнув, ноги
и закурить, помедлив шаг.

Я довольно замкнутый мужчина,
мысли не дарю я никому,
есть на то печальная причина:
мне их не хватает самому.

Свобода – тягостное бремя,
туманит ум её игра,
и долго-долго длится время
тоски по ясному вчера.

Кого ни спроси – никогда и нигде,
и книги порукой тому —
помочь в настоящей душевной беде
не может никто никому.

Мной пренебрёг отменный ген,
живу я к музыке спиной,
а Шуман, Шуберт и Шопен
меня обходят стороной.

Разумному рассудку невдомёк,
зачем такое тёмное упорство,
с которым я лелею стихотворство
и теплю этот хилый огонёк.

Не то что жду я неприятностей,
но больно много – жди не жди —
непредсказуемых превратностей
уже зарыто впереди.

Я бываю счастлив, когда сплю,
мне целебно сонное отсутствие,
а из ощущений я люблю
радости нечаянной предчувствие.

Похоже, Божьему суду
мне близко время отчитаться,
ещё плетусь я и бреду,
а скоро буду телепаться.

Благодаря пудам питания
и бурным генам нашей нации
ко мне вернулись очертания
моей былой конфигурации.

И муза, дыша чем-то кислым,
вернулась, шалава гулящая,
слова зацепляются смыслом,
и строчка ползёт настоящая.

Мысли вьются серой тучей —
мухи настроения,
но сквозит и в них летучий
дух благодарения.

Услыша всхлипы и стенания,
я часто думаю сурово,
что стоны эти – от незнания
того, как может быть херово.

Хоть и есть над каждым крыша,
все они весьма непрочные,
и Творец смеётся, слыша
наши планы долгосрочные.

А кто угрюмый и печальный,
ходячей выглядит могилой —
он жизни смысл изначальный
не уловил душой унылой.

Нет ни единой нынче мысли,
поем – и вновь на боковую,
и потому в каком-то смысле
сегодня я не существую.

И что бы с нами дальше ни стряслось,
и как бы ни сгущались облака,
уверен я, что русское «авось»
поможет нам и впредь наверняка.

Такое выпадает наслаждение,
когда приснится светлая весна,
что злишься на тупое пробуждение,
лишающее сладостного сна.

Каждый выбирает сам себе
светлые житейские иллюзии,
а от них пунктиром по судьбе
тянутся душевные контузии.

Я струюсь по жизни еле-еле —
как дыханье зайца по траве —
нету совершенно силы в теле
и блаженно пусто в голове.

Ко всем я проявляю уважение,
но я не безразличный старикан,
и теплится во мне расположение
к умеющим держать в руке стакан.

Мне к лицу благополучие
и покоя покрывало,
раньше мысли часто мучили,
но прошло, как не бывало.

Я стакан тащу к устам
по причинам очень веским:
я ведь буду скоро там,
где и нечего, и не с кем.

Заметил я очень давно,
качаясь по жизненным волнам:
жена – это счастье, оно
с годами становится полным.

Резался я в карты до утра,
в шахматы играл с отвагой русской,
лучшая настольная игра —
это всё же выпивка с закуской.

Всюду афоризмы в толстой книжке,
разума печальное кипение,
мудрости такие там излишки,
что немедля впал я в отупение.

В восьмой десяток погружаюсь,
и видно делается мне,
что мой мирок, весьма сужаясь,
душе достаточен вполне.

Думать и метаться неохота,
и не будет пользы всё равно;
мы ещё надеемся на что-то,
а Творец отчаялся давно.

Подделки, суррогаты и эрзацы —
отменным стали рыночным товаром,
остались одиночные мерзавцы —
шедевры создают они задаром.

Мне с девками уже не интересно,
от секса плоть моя освободилась;
ища себе незанятое место,
в паху теперь духовность угнездилась.

Зло запредельное – оставим
на Божий суд, а нам оно —
не по уму, и плотный ставень
захлопнул узкое окно.

Когда я с толку сбит, растерян,
мечусь, томясь и изнывая,
я всё равно всегда уверен,
что снова вывезет кривая.

Пакостна житейская клоака —
беды, унижения, лишения,
но она же дарит нам, однако,
всяческого рода утешения.

Я хоть и знаю вкус удачи,
однако всё же неспроста
ни разу не был на раздаче
венков лаврового листа.

Когда обжигается ветром лицо,
и хрусток от холода снег,
и хочется птице обратно в яйцо —
не может не пить человек.

Не зря судьба меня вертела,
и так и сяк играя мной:
гораздо крепче стало тело,
и нелюдь чувствую спиной.

Всё в конце концов пошло отлично,
слой печали – тоньше волоска,
жизнь моя светла и гармонична;
только утром – лютая тоска.

Старуха, если миф не врёт,
подняв незримую косу,
на полуслове оборвёт
ту чушь, которую несу.

Когда был молод я и весел,
гулял распутно в райских кущах,
я сам с беспечностью развесил
все вехи лет моих грядущих.

Я учинял не раз попытки
исправить дурости дефект,
и было умных книг в избытке,
но нулевой от них эффект.

Я сделал так: расправил кудри,
побрызгал капли восхищения,
рубцы и шрамы чуть запудрил —
душа готова для общения.

Я подумал сегодня средь полночи,
что тревожимся попусту мы,
и не стоит обилие сволочи
принимать за нашествие тьмы.