Борис Гайдук - Плохие слова

— Ну и шуточки у тебя, брат. Ты не расслабляйся. Это не просто художественные ценности, это материальные богатства на много тысяч очень условных единиц. У тебя хоть замок на гараже хороший?

— Гриша, если у тебя ценностей на столько условных единиц, — начал было Сергей, но решил не продолжать.

— То что же ты, сука, ходишь в дырявых носках? — захохотал незлобивый Гриша. — Серега, это все вторично, поверь мне.

Змей сразу же повел себя фамильярно, по утрам глумливо скалился в лобовое стекло.

«Сейчас эту глупую телку я в шесть секунд разведу на яблоко, — подмигивал Сергею змей. — Спорим?»

— Факт, разведешь, змеюга, — соглашался Сергей. — Такую лохушку любой разведет безо всякого яблока.

Простодушная полная Ева и вправду казалась готовой к искушению, но коварный змей все время оттягивал решительный момент.

Однажды Сергею показалось, что змей немного приблизился и предлагает ему тоже попробовать красное яблоко.

— Сам жри, — отказался Сергей.

Другие картины были хорошо видны только в пустом гараже, и, выключая свет или открывая ворота, Сергей всякий раз ежился под их взглядами.

На выставке они были просто полотна, здесь же, сплотившись рамкой к рамке и заняв собой почти все малое пространство гаража, они слились в единую многоглазую и разноцветную живопись.

Снова позвонил взволнованный Гриша.

— Серега! — заорал он на своем конце провода. — Дело на сто миллионов! Нужно показать мои картины критику Антоневичу. А самое главное, с ним будет профессор Бердянцев. Сам Бердянцев, понял?!

— Нет, — признался Сергей.

— Ах, ну да. В общем, я дал ему твой телефон, он будет звонить тебе завтра вечером. Только давай так: если спросит, почему картины в гараже, скажи, что у меня планируется выставка, скажем, в Рязани, ну, и чтобы не возить их, сам понимаешь. В общем, твое дело сторона, главное, про наши вокзальные бега не проболтайся. А то несолидно выйдет.

— Что же они не пришли на выставку, как люди?

— Антоневич был, не в нем дело. А Бердянцев только что вернулся из Барселоны и говорит: хотелось бы взглянуть на выставку художника Капитанова. Ему говорят — закрылась. Как закрылась? Очень жаль. Тогда Антоневич где-то раскопал мой телефон, звонит, ну я его и обрадовал. Эх, Серега, есть Бог на свете! Если Бердянцеву понравится, Антоневич с его рецензией напишет статью в «Обозрение», а это уже совсем другой полет! Старичок! Короче, так: с меня любая картина, кроме восьми больших, «Элегии», «Тореадора» и «Осени». Любую другую забирай себе, над диваном в большой комнате повесишь. Или в детскую, там у них на стене какие-то убогие журавлики висят. Договорились?

— Да ладно…

— Бери, бери. Эх, Серега!

Ради визита критика Антоневича и профессора Бердянцева Сергею пришлось отказаться от хорошего заказа. За полчаса до назначенного времени Сергей вывел машину из гаража и отогнал ее подальше, чтобы соседство «Газели» не оскорбило в глазах гостей высокое искусство. Еще он подровнял картины, спрятал ведро и грязные халаты, подмел пол и вынес мусор.

За пятнадцать минут выкурил три сигареты.

Профессор и критик прибыли вовремя.

— Святослав Аполлонович Бердянцев, — представился профессор, не подавая руки.

— Владимир, — бросил второй.

Сергей совсем разволновался.

— Я Сергей Пличкин. Пойдемте вон туда.

«Святослав Аполлонович, — злился на себя за волнение Сергей. — Конечно, с таким именем лопатой махать не будешь! Профессор… Хорошо хоть не еврей».

— У Григория э… скоро выставка в Рязани. Вот он свое хозяйство у меня и оставил. Чтобы туда-сюда не таскать, — некстати доложился Сергей, забыв к тому же Гришино отчество.

Гости приблизились к распахнутым воротам гаража.

— Ух ты! — не удержался Антоневич при виде картин.

Чуть улыбнулся и профессор.

— Н-да, концептуально.

«Что? Как?» — испугался Сергей.

— Можно включить свет, у меня яркий, двести ватт, — засуетился он. — Но, по-моему, при дневном лучше.

— Лучше, — кивнул профессор.

Гости на пару минут замолчали.

Антоневич бегло оглядел гараж и остальное время посматривал на Бердянцева.

Профессор не спешил, в некоторые картины всматривался подолгу.

«Вроде бы ничего, — успокоился Сергей. — Нос не воротит».

— Не Матисс, конечно, — закинул удочку Антоневич.

— Не Матисс, — веско согласился профессор.

«Суки, зарежут Гришку, — снова затосковал Сергей. — Напрасно он этот балаган затеял».

— Гаражная живопись Капитанова, — осмелел Антоневич. — Может быть, здесь ей самое место, что скажете, Святослав Аполлонович? Искусство, так сказать, окончательно принадлежит народу, хе-хе…

— Я бы не стал торопиться с такими оценками.

«Молодец, Аполлоныч! — одобрил Сергей. — Свое дело знает!»

Антоневич замолк и, искоса поглядывая на профессора, стал черкать в блокноте.

Профессор поднял с пола римскую волчицу и поставил ее на более освещенное место. Темным пятном среди картин вылез волговский движок. Сергей смутился.

Рядом с волчицей профессор поставил девочку с мячом, потом глазастую красавицу и, наконец, змея.

«Змеиная морда! И сюда пролез!» — как старому приятелю, обрадовался Сергей.

Змей победоносно смотрел на Антоневича и по-свойски подмигнул Сергею.

Антоневич быстро строчил в блокноте.

— Благодарю вас, — церемонно поклонился профессор. — Пойдемте, Владимир Борисович. Отзыв я пришлю буквально на днях.

— Одну секунду, Святослав Аполлонович, — попросил Антоневич.

И обернулся к Сергею:

— Скажите, давно ли вы знакомы с Капитановым?

— Мы с ним вместе служили в армии. И потом лет пять часто виделись, пока он в Калуге жил. Это еще до Барнаула.

— Что бы вы могли рассказать о нем как о человеке? — спросил Антоневич. — Что-нибудь личное, интимное.

Сергей пожал плечами. Что им рассказать о Гришке? Как он выдрал ночью из подъездной двери лист оргалита и до утра рисовал на нем оранжевое маковое поле? Как пьяным хватал за ноги Татьяну? Как ради темной дубовой рамы для будущей картины притащил с помойки старое треснутое зеркало?

— Григорий — очень культурный и… интеллигентный человек, — насупившись, ответил Сергей.

— Ясно, — засмеялся Антоневич. — Идемте, Святослав Аполлонович.

— Статью мы, разумеется, о выставке напишем, верно? — уточнил профессор.

— Вы думаете? Мне казалось, про гараж будет забавнее, необычнее.

— Ну зачем же так опошлять?

Сергей проводил гостей к выходу и пригнал «Газель» обратно.

— Что это за народ к тебе ходит, Серега? — крикнул вечно пьяный сторож Никита. — Гараж, что ли, продаешь?

Сергей расставил картины на свои места. Надо позаниматься машиной, все равно день пропал. Поменять воздушный фильтр и в двух местах замазать ржавчину. Еще годик кормилица пробегает легко, а там пора менять, пока не начала сыпаться. Девяносто тысяч — пробег немалый. Через год будет сто тридцать.