Рейчел Джойс - Операция «Перфект»

Джеймс жмурит глаза, но слезы все равно так и текут у него из глаз. Он сидит, положив на ламинированную столешницу крепко сжатые кулаки, и Джиму очень хочется взять его за руку, но ему мешает стоящий между ними пластмассовый поднос, не говоря уж о том, что между ними стоят еще и эти минувшие сорок лет. К тому же его душу и мысли сковало какое-то странное оцепенение, и ему трудно вспомнить даже, как поднять собственную руку.

– Когда я услышал, что с тобой случилось… когда я узнал о «Бесли Хилл»… и о том, что ты потерял отца… в общем, обо всех тех ужасных вещах, которые последовали за… мне, честное слово, было очень плохо. И я все пытался тебе написать. Много раз пытался. И съездить к тебе хотел. И не мог. Мой лучший друг, для которого я ровным счетом ничего не сделал!

Джим беспомощно оглядывается и замечает, что мистер Мид, Даррен и Пола собрались в сервировочной и смотрят на них. Увидев, что Джим это заметил, они, смутившись, делают вид, будто чем-то заняты, но Джима не обманешь: ведь посетителей в кафе нет, так что в сервировочной можно только переставлять с места на место тарелки с печеньем. Пола делает Джиму какие-то знаки – и губами, и пальцами, она повторяет это дважды, но он смотрит на нее. Потом, поняв, что она одними губами спрашивает: «У вас все нормально?» – Джим один раз утвердительно кивает.

– Байрон, прости меня, – говорит Джеймс. – Я всю жизнь об этом сожалел и мучился. Если б только… Боже мой, если б только я тогда промолчал! Если б не рассказывал тебе об этих добавленных секундах!

Джим чувствует, как слова Джеймса проникают прямо в него. Они проскальзывают под его оранжевую униформу и пробираются глубоко в его тело. А Джеймс, отряхнув с рукавов куртки крошки пирога, берет со стола свои автомобильные перчатки, расстегивает кнопки, надевает перчатки на руки…

– Нет! – говорит Джим. И почти сразу прибавляет: – Это не твоя вина. – Он торопливо сует руку в карман, роется там и вытаскивает брелок с ключами. Джеймс Лоу смущенно смотрит, как мучается Джим, пытаясь расстегнуть кольцо брелка. Пальцы у него так ужасно дрожат, что вряд ли ему удастся это сделать. Но он все же поддевает, наконец, колечко брелка ногтем, брелок раскрывается, и на ладони у него оказывается бронзовый жук.

Джеймс замер и во все глаза смотрит на жука. Джим тоже уставился на бронзовый амулет. Такое ощущение, будто оба видят его впервые. Гладкие сложенные крылья. Неглубокие, сделанные резцом, отметины на тораксе. Плоская головка.

– Возьми его. Он твой, – говорит Джим и протягивает жука Джеймсу. Душа его разрывается – он и хочет вернуть жука Джеймсу, и, одновременно, отчаянно не хочет с ним расставаться: как же он придет домой и жука там не будет? Джим прекрасно понимает, что, если жука в кемпере не окажется, всему придет конец, все его усилия пойдут прахом. Однако он понимает и то, что жука нужно обязательно вернуть прежнему хозяину.

Но Джеймс Лоу ничего об этих его мыслях не знает и не понимает, каково сейчас Джиму. Он благодарно кивает, говорит «спасибо» и, осторожно взяв жука, крутит его в пальцах, не в силах поверить, что ему только что вернули.

– Боже мой, – бормочет он, а сам все улыбается, улыбается, словно Байрон только что вернул ему некую, давным-давно потерянную и очень важную часть души, часть его внутреннего устройства. Немного помолчав и взяв себя в руки, он говорит: – Между прочим, и у меня тоже кое-что есть.

Теперь приходит его черед дрожащими руками рыться во внутреннем кармане куртки, уставившись в потолок и чуть приоткрыв рот в надежде, что пальцы сами все отыщут. Наконец Джеймс извлекает из-за пазухи кожаный, очень потертый бумажник, открывает его и, порывшись в бесконечных кармашках и отделениях, вытаскивает что-то и кладет Джиму на ладонь.

Это немного помятая карточка от чая «Брук Бонд» с изображением воздушного шара братьев Монгольфье. Самая первая из серии «История воздухоплавания».

Трудно сказать, как именно произошло то, что увидели в следующий момент мистер Мид, Пола и Даррен. Стоя в сервировочной, они видят: Джим и Джеймс сперва молча сидят за столом и, не отрываясь, смотрят на вернувшиеся к ним через столько лет драгоценности, а потом Джеймс вдруг резко встает, выпрямляет ноги и словно ломается пополам. Джим едва успевает вскочить и подхватить его. И они замирают, крепко обняв друг друга. Так они, эти двое уже немолодых мужчин, и стоят несколько минут, крепко обнявшись, обретя друг друга после стольких лет разлуки, и оба не в силах разомкнуть объятия, ибо понимают, что стоит это сделать, и они снова будут вести себя так, словно ничего и не было.

– Как же это здорово, – говорит Джеймс Джиму в самое ухо, – что я снова тебя нашел! Как это замечательно!

И Джим, который на самом деле вовсе и не Джим, а Байрон, шепчет:

– Да, здорово.

– Tout va bien [66], – храбро заявляет Джеймс. Точнее, произносит эти слова одними губами. И старые друзья размыкают объятия.

На прощание они пожимают друг другу руки, и на этот раз – в отличие от первого рукопожатия, в отличие от объятий, – достаточно официально. Джеймс Лоу достает из того же бумажника свою старую служебную визитку, указывает на номер мобильного телефона и говорит, что номер у него прежний.

– Если когда-нибудь будешь в Кембридже, непременно заходи, – приглашает он. Джим кивает и говорит, что, разумеется, зайдет, прекрасно зная: никогда и никуда он с Кренхемской пустоши не уедет, он всегда будет здесь, и его мать тоже всегда будет здесь, а отныне здесь будет и его прошлое, которое он наконец сумел вернуть, и теперь оно навсегда останется с ним. А Джеймс Лоу поворачивается и осторожно уходит из жизни Джима – и делает это столь же ненавязчиво и скромно, как только что в нее вошел.

– Это выглядело впечатляюще, – замечает Пола. – Ты как, нормально? – А Даррен спрашивает, не хочет ли Джим хлебнуть чего-нибудь этакого, покрепче. Но Джим просить их извинить его – ему необходимо хотя бы минутку побыть на свежем воздухе.

Кто-то тянет его за локоть, и, глянув вниз, он обнаруживает мистера Мида. Красный, как малина, мистер Мид спрашивает, не будет ли Джиму удобней, если бы он, если бы… нет, мистер Мид настолько смущен, что никак не может этого выговорить! Но он все же договаривает: не будет ли Джиму удобней, если он снимет с себя эту оранжевую шляпу?

Перемена имени вовсе не входила в планы Байрона. Ему это даже в голову никогда не приходило. Он полагал, что если уж ты получил какое-то имя, то оно и означает, кто ты такой на самом деле, так что никуда тебе от своего имени не деться. Его новое имя – Джим – получилось абсолютно случайно, так же случайно, как произошла гибель Дайаны, так же случайно, как он угодил в «Бесли Хилл», так же случайно, как то, что сегодня облака над пустошью движутся в одну сторону, а завтра – в другую. Все перечисленное носило мимолетный характер и возникало сиюминутно, без каких бы то ни было предупреждений. И только потом он оглядывался назад и пытался объяснить случившееся словами, то, что с ним случалось, порождало некое новое, текучее, движение вещей и событий, и ему хотелось понять, в какой особый контекст это можно поместить.