Рейчел Джойс - Операция «Перфект»

Когда мать снова открыла дверцу автомобиля и села рядом, Байрон даже вздрогнул. В ее глазах появилась какая-то жесткость, и они стали совсем светлыми, почти цвета олова.

– Я должна все сделать сама, – сказала она.

– А я как же?

– Но это нехорошо, неправильно – брать тебя с собой… туда . И очень плохо, что ты снова пропускаешь школу.

Байрон судорожно пытался угадать, что в данный момент сказал бы Джеймс. Плохо было уже то, что разработанный Джеймсом план осуществляется без него, а ведь он ясно дал Байрону понять, что туда вместе с Дайаной пойдут они оба, чтобы все как следует записать и запомнить. И Байрон решительно заявил матери:

– Ты не можешь ехать туда одна. Ты и места-то не найдешь. Мне обязательно нужно с тобой поехать.

– Солнышко мое, ведь эти люди будут сердиться. А ты еще совсем ребенок. Тебе это будет слишком тяжело.

– Ничего. Я хочу поехать с тобой. Мне будет куда хуже, если я с тобой не поеду. Да я вообще изведусь! И потом, я уверен, все будет хорошо, когда они увидят, что мы пришли вместе. Я абсолютно в этом не сомневаюсь.

В общем, Байрон и Дайана договорились. Хотя дома оба старались не смотреть друг на друга и перебрасывались лишь короткими фразами о самых незначительных вещах. Дигби-роуд словно уже поселился у них, устроился, точно диван посреди гостиной, и теперь приходилось осторожно обходить его стороной.

– Мне надо переодеться перед отъездом, – наконец сказала Дайана.

– Ты и так хорошо выглядишь.

– Нет. Нужно выбрать правильную одежду.

Байрон вместе с матерью поднялся наверх и внимательно осмотрел себя в ее зеркале. Жаль, что на нем школьная форма. Вот у Джеймса есть черная пиджачная пара, как у взрослых, и его мать требует, чтобы он ходил в этом костюме в церковь, хотя поверить в Бога Джеймсу так и не удалось. Между тем Дайана, стоя перед зеркалом и прикладывая к себе одно платье за другим, неторопливо и очень тщательно выбирала, что надеть. И в конце концов выбрала платье-тунику персикового цвета. Это платье отлично на ней сидело и было одним из самых любимых платьев отца. Оно как-то особенно нежно подчеркивало благородную бледность рук Дайаны и хрупкость ее ключиц. Иногда мать надевала это платье к обеду в те дни, когда отец бывал дома, и тогда он сводил ее вниз по лестнице, обнимая за талию так крепко, что она казалась продолжением его руки.

– А шляпу ты разве не наденешь? – спросил Байрон.

– Шляпу? Это еще зачем?

– Чтобы показать, что повод достаточно серьезный.

Мать задумчиво покусала губу. Она стояла, крепко обхватив себя руками, и было похоже, что ей холодно, – во всяком случае, в глаза бросалась гусиная кожа. Наверно, стоило бы надеть еще и кардиган. Поразмыслив, она подтащила к гардеробу красивое, обитое тканью кресло и, встав на сиденье, стала рыться в стопках коробок на верхней полке. На пол, плавно кружась, посыпались шляпы, а также какое-то странное перо и рваная сетка для волос. Теперь у их ног валялась целая россыпь головных уборов – береты, шляпка-таблетка, несколько шляп с жесткой тульей и широкими полями, русская ушанка из соболя, белый шелковый тюрбан, а также удивительный, украшенный драгоценными камнями головной убор с настоящими перьями.

– О господи! – воскликнула Дайана, спрыгивая на пол и принимаясь рыться в этой груде. Она отбрасывала одну шляпку за другой, но в конце концов выбрала несколько наиболее подходящих, присела за туалетный столик и стала их примерять. Но ни одна ей не нравилась, и все они тоже полетели на пол в общую кучу. Волосы Дайаны, наэлектризовавшиеся от примерок, поднимались в стороны, как будто на ветру, и Байрону казалось, что она смотрит на него в окно с улицы, прижавшись лицом к стеклу.

– Нет, по-моему, все-таки не стоит надевать шляпу, – наконец решила она и просто попудрила носик, а потом, крепко сжав губы, подкрасила их ярко-красной помадой. От этого ее бледное лицо словно сразу померкло, и Байрона охватила такая печаль, что пришлось срочно высморкаться.

– Может, мне надеть что-нибудь из папиных вещей? – предложил он.

– Я бы не стала ничего у него трогать, – сказала мать, едва шевеля губами, чтобы не размазать помаду. – Он сразу заметит, что ты брал его вещи.

– Но я-то хотел что-нибудь совсем маленькое, типа галстука. Он бы и не узнал ничего.

И Байрон приоткрыл дверцы гардероба, принадлежавшего Сеймуру. Пиджаки и рубашки аккуратно висели в ряд на деревянных плечиках и были странным образом похожи на безголовые версии отца. Он вытащил шелковый галстук и отцовскую охотничью шляпу и сразу захлопнул дверцы: ему казалось, еще немного – и эти пиджаки и рубашки сердито на него закричат. Галстук сливового цвета он просто обмотал вокруг шеи, а шляпу не надел, а держал в руках, зная, что в доме неприлично быть в шляпе. А Джеймс к тому же назвал бы это дурной приметой.

– Вот, – сказал он, – я выбрал.

Мать оглянулась, но посмотрела не на него, а просто окинула взглядом комнату и спросила:

– Ты уверен, что тебе стоит так идти? – Но обращалась она не к Байрону, а к обитому тканью креслу, или к занавескам из такого же английского ситца в «индийском» стиле, или к такому же пестрому покрывалу.

Байрон судорожно сглотнул. В горле у него так громко булькнуло, что отдалось по всей спальне.

– Ничего, мам, скоро все будет позади. И мы с тобой весело отправимся домой.

Она улыбнулась, словно ничего не могло быть проще, и они отправились.

Дайана вела машину в высшей степени осторожно. Руки ее лежали на руле, как на циферблате часов – точно на «десяти» и на «двух», как велел отец. В бескрайнем небе над пустошью ослепительно, точно прожектор, сияло солнце. Коровы на склонах холмов стояли неподвижно, будто суда на якоре, окутанные тучами черных мух, они отгоняли насекомых, махая хвостами, но с места не сходили, казалось, они ждут, когда и насекомые, и эта ужасная жара уйдут сами. Трава совсем выгорела и стала под цвет соломы. Байрону очень хотелось сказать матери что-нибудь ободряющее, но он не мог придумать, с чего начать, и чем дольше он молчал, тем трудней становилось нарушить окутавшую их плотную пелену молчания. Была и еще одна маленькая неприятность: каждый раз, когда машина совершала какой-либо маневр, поворачивая вправо или влево, отцовская шляпа тут же съезжала ему на нос. Казалось, шляпа живет какой-то своей, самостоятельной жизнью.

– Ты как? – спросила мать. – Лучше бы ты снял с себя эту штуку, ты и так уже красный как рак.

Она припарковалась в конце Дигби-роуд, неподалеку от остова сгоревшей машины. А когда спросила, сможет ли Байрон вспомнить тот дом, он вытащил из кармана схему, развернул ее и ткнул пальцем в нужное место.

– Ясно, – сказала Дайана, но на схему толком и не взглянула. Теперь, когда она решилась, уже ничто не могло ее остановить. Она лишь снова попросила сына: – Может быть, радость моя, ты все-таки снимешь эту шляпу?