Рейчел Джойс - Операция «Перфект»

При солнечном свете микрорайон выглядел еще хуже, чем в тумане. А поскольку им пришлось еще и немного пройтись пешком, это оказалось совсем уж неприятно. Материны тонкие каблучки все время попадали в выбоины, так что она то и дело спотыкалась, но продолжала идти, высоко подняв голову и громко цокая своими шпильками по тротуару. Байрону очень хотелось, чтобы она не так громко стучала каблуками, потому что люди уже начали останавливаться и глазеть на них. Например, какая-то женщина в комбинезоне, вышедшая из дома с целой корзиной стираного белья, чтобы его развесить, так и застыла, уставившись на них. Байрон весь взмок от жары и волнения, волосы мокрыми сосульками прилипли ко лбу, цокот каблучков по тротуару казался ему оглушительным, точно удары молота, и он снова подумал: хорошо бы она шла немного потише. Женщина в комбинезоне по-прежнему не сводила с них глаз. Какие-то парни, сидевшие в ряд на каменной ограде, присвистнули. От волнения у Байрона подгибались колени, дышать становилось все труднее. Да уж, микрорайон оказался куда хуже, чем ему запомнилось в то утро! Солнце палило безжалостно, разогревая стены каменных домов настолько, что на них трескалась краска. На многих из баллончика были написаны лозунги типа «Пошли вон, свиньи!» или «IRA – сборище подонков!». Стоило ему осмелиться и посмотреть по сторонам, как его охватывал страх, и он говорил себе, что больше смотреть не будет, но все-таки смотрел. В ушах у него звучали слова Джеймса, мол, на Дигби-роуд «грязи по колено», а потом он вдруг вспомнил, как мать вскользь заметила, что ей и раньше доводилось здесь ездить, и его снова стал мучить вопрос, зачем ей это понадобилось.

– Мне кажется, мы почти дошли? – спросила Дайана.

– Да. Там будет такое цветущее дерево и сразу за ним калитка.

Но, увидев это дерево, Байрон испытал настоящее потрясение, так оно изменилось за четыре недели, что прошли с тех пор, как они впервые свернули на Дигби-роуд. Казалось, это чудесное дерево изнасиловали – обломали его раскидистые ветви, а цветы разбросали по тротуару. Его, пожалуй, и деревом-то теперь назвать было трудно: от него остался лишь изуродованный голый ствол, практически лишенный ветвей. Все здесь словно дышало неким злом. Мать чуть помедлила у нужной калитки и снова спросила, точно ли им сюда. Сумочку она обеими руками прижимала к себе, и Байрон вдруг подумал, что она выглядит как маленькая девочка.

Мать подняла щеколду, калитка скрипнула и отворилась. Байрон про себя быстро произнес молитву.

– Это ее? – Дайана указала на красный велосипед, прислоненный к мусорному баку возле дома. Байрон кивнул.

Дайана двинулась к двери, Байрон не отставал от нее ни на шаг. Садик был крохотный, он вполне поместился бы на любой клумбе Кренхем-хаус, но через него к крыльцу вела аккуратная чистенькая дорожка, по обе стороны выложенная камнями, между которыми проросли какие-то жалкие цветочки. Окна верхнего этажа были занавешены. Впрочем, и внизу тоже.

Может быть, Джеймс ошибается, думал Байрон, может, та девочка все-таки умерла? А родители отправились ее хоронить? Или просто пошли навестить могилку? Теперь он понимал, до чего безумной была затея поехать на Дигби-роуд. Он с тоской вспоминал свою чудесную комнату с синими шторами. И пол в холле, выложенный белой плиткой. И новые двойные рамы в высоких французских окнах.

– По-моему, дома никого нет, – сказал он. – Ну что, поехали обратно?

Но Дайана, с некоторым трудом сняв тесные перчатки, решительно постучалась. Байрон снова украдкой глянул на красный велосипед. Никаких повреждений на нем заметно не было. Мать еще раз постучалась, на этот раз более настойчиво. Поскольку ответа так и не последовало, она слегка попятилась – острые каблучки ее туфель проваливались в утоптанную землю – и сказала, указывая на верхнее окно:

– Мне кажется, там кто-то есть. – Она еще немного отступила и крикнула: – Здравствуйте! Есть кто-нибудь дома?

Окно наверху распахнулось, и оттуда выглянул какой-то мужчина. Представить его себе целиком было довольно трудно, но Байрону показалось, что, кроме куртки, на нем больше ничего нет.

– Чего надо? – весьма нелюбезно спросил он.

Мать помолчала, но потом, слегка прищелкнув языком, вежливо извинилась:

– Простите, что я вас потревожила. Нельзя ли мне с вами переговорить?

Байрон отыскал материны пальцы и крепко их сжал. У него перед глазами возник некий тревожный образ, который он никак не мог отогнать, как ни старался. Ему казалось, что мать приподнимается над землей, легкая как перышко или облачко, и улетает прочь.

Наконец дверь отворилась, и тот мужчина, стоя на пороге, молча уставился на Дайану и Байрона. Казалось, он заполняет собою весь дверной проем. По дороге он явно успел причесаться и надеть рубашку, но воротник рубашки был забрызган кровью – пятнышки были мелкие, с помидорное зернышко, – и на ней явно отсутствовало несколько пуговиц. И Байрон подумал, что его отец никогда бы не надел рубашку, на которой не хватает пуговиц, а мать никогда бы не забыла пришить к рубашке оторвавшиеся. Лицо у мужчины было серое, одутловатое, все в жирных складках, на подбородке темнела тень отросшей щетины. И он по-прежнему стоял в дверях, закрывая проход.

– Если вы что продать хотите, – заявил он, – так можете прямо сразу убираться восвояси.

Дайану подобные подозрения явно задели, и она поспешила негромко возразить:

– Нет-нет, мы здесь по личному вопросу.

И Байрон с достоинством кивнул, как бы подтверждая, что вопрос действительно очень личный.

– Это касается вашей дочери, – сказала Дайана.

– Джини? – Глаза мужчины блеснули. – С ней все в порядке?

Дайана глянула через плечо. У калитки уже собралась небольшая толпа: та женщина в комбинезоне, что развешивала белье, парни, что сидели на каменной ограде, и еще несколько человек. Все они с каменным выражением лица наблюдали за происходящим.

– Мне было бы проще все объяснить вам за закрытыми дверями, – сказала Дайана.

Мужчина чуть посторонился, пропустил их в дом и закрыл дверь. Внутри так сильно пахло сыростью и чем-то затхлым, что Байрон старался дышать ртом, чтобы не чувствовать этих ароматов. Обои на стенах были совсем не такими, как у них дома – в полоску или в мелкий цветочек, – а старые, пожелтевшие, с крупным цветочным орнаментом, и наводили на мысли о дряхлых старухах. У потолка обои совсем отклеились, а кое-где и оборвались.

– Эй, Беверли! – окликнул кого-то мужчина.

И тоненький голос ответил откуда-то сверху:

– Ну, чего тебе, Уолт?

– У нас гости, Бев.

– Какие еще гости?

– Тут пришли поговорить насчет Джини. – И, повернувшись к Дайане, он тихо спросил: – С ней ведь ничего плохого не случилось? Я понимаю, от нее, конечно, одни неприятности, но, в общем, девочка-то она хорошая.