Сергей Марнов - Три блудных сына

– Никак нет, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга!

– А! – обрадовался Бокий. – Товарищ Маузер! Это я вас вызвал в Москву. Пройдемте-ка в мой кабинет, там будет удобно. Вы уверены, что не нуждаетесь в помощи врача?

– Так точно, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга!

Интеллигентное, утонченно-красивое лицо Бокия тронула чуть заметная брезгливая гримаса.

– В моем отделе, к которому вы, Изя Гадович, временно прикомандированы, принято обращаться друг к другу по имени-отчеству и без званий. Привыкайте.

– Слушаюсь, Глеб Иванович!

– Да уж постарайтесь, сделайте милость. Вот сюда, пожалуйста, в эту дверь… садитесь в кресло. Вам удобно? Сейчас принесут чаю… вы предпочитаете китайский, я знаю.

Маузер, сраженный радушием великого человека, беспомощно хлопал глазами, не в силах сказать ни слова. Его имя-отчество Бокий выговорил естественно, без всякой иронии – одним этим он навсегда купил душу простого рязанского чекиста.

– Я вас вызвал, Изя Гадович, в связи с делом Блаженной. Должен вам попенять: с ее арестом вы поторопились, поторопились. Надо было установить наблюдение, сообщить в Москву и ждать указаний. Ведь вокруг этой женщины происходило столько удивительного, необычного… вам не приходило в голову, что все это можно использовать?

– Она своей святостью мешала колхозному движению! – выпалил Маузер и покраснел. – То есть, я хотел сказать, мнимой святостью…

«Глуп, – подумал Бокий с досадой. – Безнадежно глуп. Все дело провалит».

– Но ведь можно же поместить ее в лабораторию, изучать…

«Не так уж и глуп; скорее то, что в народе называется словом «придурок». При Собакине был чем-то вроде любимого шута… любопытно, любопытно… – настроение Бокия немного улучшилось.

– Можно использовать, если не слишком перенапрягать его мозги…»

– Подобные объекты, – сказал он вслух, – надо изучать в естественной обстановке, иначе они сворачиваются и на контакт не идут. Не помогают даже… э… специальные методы. Но это к нашему делу не относится. Вот вы, Изя Гадович, тоже подверглись воздействию Блаженной, но сохранили рассудок, поэтому вам поручается специальная операция по установлению с ней контакта. Поедете в лазарет Бутырской тюрьмы, поговорите с Блаженной, успокоите. Важно, чтобы она вам поверила. Можете прибегать к любым обещаниям, но помните: лично ей ничего не нужно. Обещайте облагодетельствовать ее знакомых попов, ее почитательниц, ну, на месте сориентируетесь. Вопросы?

– А кто еще… подвергся?

– Друг ваш, старший майор Клим Собакин. Сошел с ума, сейчас находится в лечебнице; врачи говорят – безнадежен. Ходит по коридорам с вытянутыми руками и повторяет: «Легкая какая, легкая какая…» Вам понятно, о чем это он?

– Да…

– Э, да вы, похоже, боитесь ее?

Хотел старший лейтенант ответить бодро, молодцевато, но вместо этого сознался:

– Боюсь, Глеб Иванович.

– И правильно! Силы, с которой мы столкнулись, надо опасаться, но в меру, чтобы страх делу не мешал.

– Не помешает, Глеб Иванович! – запоздалая молодцеватость пришла к Маузеру, но какая-то натужная, ненатуральная.

«Идиот? – подумал Бокий и сам себе ответил: – Временами похож, но скорее, все-таки, придурок». Вслух же сказал:

– В таком случае, отправляйтесь прямо сейчас, я позвоню, предупрежу. Вы ведь знакомы с начальником тюрьмы?

– Да.

– Передайте ему привет от меня; отправляйтесь, машина ждет вас у подъезда. Черный «Опель-Капитан», в нашем гараже один такой, новейшая модель, не спутаете.

Когда за старшим лейтенантом закрылась тяжелая дверь, в кабинете как бы сами собой возникли разномастные и разновозрастные люди в штатском. На улице увидишь – мимо пройдешь и не вспомнишь.

– Наблюдайте за ним, – Бокий стоял у окна и смотрел, как старший лейтенант садится в сверкающий черным лаком автомобиль. – К тюрьме приедете раньше, шофер «опеля» получил соответствующие инструкции. К лазарету объект наблюдения, скорее всего, подойти не сможет. Фиксируйте точные расстояния, на которых он почувствует дискомфорт, замедлит шаг, остановится. За лицом следите: фиксируйте мельчайшие изменения в мимике. Завтра утром – подробнейший письменный отчет мне на стол, от каждого. Отчеты друг с другом не согласовывать. Ну… идите, товарищи, работайте.

Во внутренний двор старинной тюрьмы автомобиль не пустили, несмотря на принадлежность к грозному ведомству. Зато Изе сразу дали в провожатые молодого сержанта-охранника.

– Тюрьма у нас старая, здесь еще Пугачев сидел, перед казнью, – тараторил сержант, быстро входя в роль экскурсовода. – В подвале во-он той башни. Клетку в музей увезли, а кольцо в стене, к которому цепь крепилась, осталось. Если хотите, покажу, когда закончите свои дела.

– Видно будет. А где начальник тюрьмы?

– Ждет вас в лазарете. Лазарет у нас хороший: смертность самая низкая по Москве; вообще наша тюрьма по условиям содержания заключенных – лучшая в стране. Правда, последнее время сильный наплыв арестованных, в камерах приходится содержать вдвое больше предусмотренного, зато питание стараемся поддерживать на уровне…

– Я вижу, вы гордитесь своей тюрьмой?

– А как же! Здесь и отец мой служил. При царизме тут сам товарищ Дзержинский [151]сидел; отец рассказывал, очень доволен был и режимом, и питанием. Все шутил: «Меня тут нарочно откармливают, чтобы на виселице долго не мучился».

– Да как же вас взяли на службу с таким происхождением?!

– Мой отец – член партии с 1903 года, подпольщик, выполнял самые опасные поручения. Я в анкетах так и пишу: «Из семьи профессионального революционера».

– Извините…

– Ничего, ничего… Здесь я временно; вот закончу юридический, пойду в следователи.

Изе стало не по себе: через несколько лет этот мальчишка сядет высокопоставленным пауком в самом грозном кабинете, а он, старший лейтенант Маузер… Нет в мире справедливости!

– А вот и наш лазарет! И товарищ Попов, начальник тюрьмы, в беседке вас поджидает, видите? Ой, он опять закурил! Бросил же… все папе расскажу, пусть его отругает!

От размеров авторитета неведомого папы Маузеру стало совсем плохо, но, вспомнив, чье особое поручение он сейчас выполняет, чекист приободрился. А сержант, между тем, вскинулся и сделал стойку, как охотничий пес.

– Прислушайтесь! – как-то даже радостно предложил он. – Опять начинается! Такого больше нигде не услышите, только у нас! И главное, не сговариваются ведь – проверено…

Повисла тишина, и вдруг зазвучал из открытого окна лазарета уже знакомый Изе чистый голосок:

– Ангел предстатель с небесе послан бысть рещи Богородице: радуйся, и со бесплотным гласом воплощаема Тя зря, Господи, ужасашеся и стояше, зовый к ней таковая…