Мишель Фейбер - Багровый лепесток и белый

Появившаяся, наконец-то, Клара застает его сидящим в излюбленном покойном кресле, утомленно откинув голову на покрывающую подголовье кресла салфеточку и успокаивая расходившиеся нервы сигарой. Руки Клары с наигранной скромностью сложены на новой, двадцати дюймов в обхвате талии, а вид у нее такой, точно ей очень и очень есть что скрывать.

— Да, сэр? — тон Клары холоден и несколько надменен. Она уже отрепетировала находчивый ответ на строгое: «Откуда у вас эта талия?» — несколько ненатуральную историю о никогда не существовавшей на свете племяннице.

Однако Уильям просто спрашивает: «Как нынче миссис Рэкхэм?» — и отводит взгляд в сторону.

Клара сцепляет руки за спиной, точно школьница, вознамерившаяся продекламировать стишок.

— Ничего необычного, сэр. Читала книгу. Потом журнал. Немного вышивала. Один раз попросила принести ей чашку какао. В остальном же она пребывает в совершенном здравии.

— В совершенном здравии, — Уильям приподнимает брови, глядя в общем направлении книжных полок, с которых кто-то без особого усердия стер пыль. Чего уж тут удивляться словам Агнес о том, что она доверяет Кларе свою жизнь. Эта парочка, вступившая во враждебный всем прочим женский сговор, соорудила теорию, согласно которой вина за упадок дома Рэкхэмов лежит не на его хозяйке — ибо разве она не аристократка, пребывающая в совершенном здравии? — но единственно на ее безвольном, страшащемся предназначенной ему участи, муже. О нет, в маленькой, идеальной женщине с верхнего этажа никогда и ничего неподобающего не отмечалось, а между тем жестокий, никчемный муж настоятельно требует каждодневных отчетов о ее поведении. Уильям словно видит сейчас Агнес, вносящую свою малую лепту в поддержание этой лжи, видит ее сидящей в постели — миниатюрное личико изображает невинность, она читает «Великие мысли в простом изложении для юных леди» или иную какую-то книгу того же рода, пока он, корень всех зол, просиживает здесь свое засаленное кресло.

— Что-нибудь еще? — кисло спрашивает Уильям.

— Она говорит, сэр, что доктора нынче видеть не желает.

Уильям отстригает кончик новой сигары, щелчком пальца отправляет его в камин:

— Доктор Керлью придет сегодня с обычным его визитом.

— Очень хорошо, сэр. А вы, сэр, бесхребетный дурак, и это единственная причина болезни вашей жены.

Впрочем, нет. На самом деле, последней фразы Клара не произнесла. Во всяком случае, вслух.

Время, оставшееся до обеда, Уильям коротает за чтением книги. Почему бы и нет? Не может же он приступать к разбору документов компании Рэкхэма, когда его того и гляди позовут в столовую, не так ли?

Книга, им выбранная, называется «Подвиги закаленного путешественника, или Вокруг света за восемьдесят соитий». Когда Летти входит в курительную, чтобы зажечь в ней огонь, Уильям не делает попытки спрятать или даже прикрыть книгу. Летти и собственное-то имя едва способна написать, а уж сложные слова наподобие «мясистые ядра» или «вздыбленный член» для нее и вовсе тайна за семью печатями.

Вы видите их, Уильяма и Летти, оказавшихся вместе в курительной, и гадаете, не ожидает ли вас сцена из моралистической драмы, повести Самюэля Ричардсона о растлении и погибели, ибо Летти — служанка, лишенная возможности и защищаться, и обратиться за помощью к закону, — в комнате она со своим господином одна, а тот читает книгу, способную распалить хоть кого. Тем не менее, покончив со своим делом, она покидает курительную нимало не пострадавшей, ибо для погруженного в чтение Уильяма она в этот миг — лишь приспособление, посредством которого зажигаются лампы, не более живое, чем провода и выключатели ваших светильников.

Уильям же продолжает чтение с безразличием, которое часто подделывают вникающие в порнографические картинки мужчины. Мысленным взором он усматривает в себе истинный портрет восседающей в кресле шаловливой искушенности, и все-таки в нем бьется пламя маленького костра, обращающее слова, по которым скользит бесстрастный взгляд Уильяма, в дымящийся трут, слепленный из кусков человеческих тел.

— Кушать подано, сэр, — извещает его служанка, и Уильям, закрыв книгу, прижимает ее клону, отчасти для того, чтобы приласкать себя, отчасти, чтобы пригасить разгулявшуюся похоть.

— Сейчас.

Сидя в конце длинного, изготовленного из красного дерева обеденного стола, Уильям смакует первый кусочек одного из тех превосходных блюд, на которые столь горазда его Стряпуха (ах, надолго ли их еще хватит?). Она подлинное сокровище, единственная в доме женщина, в чьей великой ценности сомнений с самого первого дня, в который Уильям нанял ее, не возникало ни разу. Уведомить ее о том, что в дальнейшем филей придется готовить пореже, ему будет трудно. В особенности оттого, что, по чести говоря, сообщать такие новости обязана хозяйка дома.

Уильям бросает взгляд вдоль стола, вдоль мерцающего, устланного белой тканью пути, который ведет к другому его концу, пустующему. Как обычно, на том конце разложены для миссис Рэкхэм — на случай, если она сможет сойти к столу, — столовые приборы, расставлены бокалы и поблескивающие тарелки. На кухне еще сохраняется для нее немалая часть теплой и сочной куриной тушки. Уильям удовольствовался одним лишь бедрышком и ножкой.

Вскоре после обеда в доме Рэкхэма появляется доктор Керлью. Уильям, снова устроившийся в курительной, смотрит на свои карманные часы, желая измерить время, которое пройдет между звоном колокольчика и звуками, указывающими, что доктора впустили в дом.

«Лучше, — думает он. — Лучше».

Далее слышится скрип лестничных перил — доктор Керлью поднимается в комнату Агнес. А затем из вечера словно вырезается скальпелем безмолвная четверть часа.

Следом доктор заведенным еженедельным порядком навещает в курительной Уильяма. Он направляется прямиком к определенному креслу, зная, что оно здесь самое твердое и упругое. Вялость в любом ее обличий доктору ненавистна.

Необычайно высокий, но без костлявости, доктор производит впечатление внушительное, — кажется, что тело его увеличилось с ходом времени в размерах, дабы вместить накопившийся опыт. Длинное, крепколобое лицо доктора, темные глаза, аккуратно подстриженные голова, борода и усы, строгая и при том броская манера одеваться сообщают его облику аристократичность большую, нежели та, какой может похвастаться Рэкхэм.

К тому же, он весьма знающ — на визитной карточке доктора за именем его следует множество аббревиатур. Вот вам только один пример: он может за десять минут вскрыть на предмет анатомического исследования беременную крольчиху и может, если потребуется, с неменыпим успехом зашить ее. Среди терапевтов, по крайней мере, он пользуется славой знатока женских болезней.