Дарья Мийе - Как жить с французом

Если бы у меня был только один день, чтобы посмотреть Париж, я бы провела его в перебежках от кафе к кафе на бульваре Сен-Жермен. Но говорить об этом «автобусным туристам» было опасно: они бы сочли это издевательством и привезли в родной город байку про зазнавшихся перебежчиков, которые вконец обленились от европейской стабильности и эмоционально очерствели от близости Эйфелевой башни. Поэтому я сглотнула и выпалила: «Собор Парижской Богоматери». Это меньшее из зол. Там, конечно, нет горбатых карликов и поющих эсмеральд, которых они ожидают увидеть. Зато, если повезет, можно попасть на мессу — какая-никакая, а все-таки песня.

Британский колумнист А. А. Гилл, прославившийся остросоциальной ресторанной критикой и неполиткорректными очерками о чужих странах, говорил, что для сохранения свежести восприятия никогда не надо задерживаться в исследуемом месте дольше недели. Потом у тебя появляются любимые кофейни, шапочные знакомые, заведенный распорядок, и ты уже не можешь оценивать это место критически. Привыкая к чему-то, ты начинаешь это любить. На четвертый день пребывания в Париже я стала заводить будильник на девять двадцать, чтобы успеть на очередной эпизод подросткового сериала, окончания которого все равно не увижу. В отпуске разжижение мозга происходит неожиданно — и вот он уже благодарен за то, что с него сняли ответственность за планирование дня. Меня поглотила прелестная парижская рутина. Утро начиналось разнообразием сыров, тостами с «Нутеллой». Полдень заставал меня в кафе за первой чашкой эспрессо с круассаном, покрывающим штаны слоем тонких золотистых лепестков. Поздний ланч заключался в огромном салате «Нисуаз». Салат во французском кафе напоминает набор «Сделай сам»: вам приносят миску, в которую свалены, но не перемешаны ингредиенты, и комплект из солонки, перечницы и бутылки оливкового масла. Мотивируется это, как, впрочем, и многие несуразности французского сервиса, уважением к свободе волеизъявления клиента. Мол, все мы разные, кто-то любит посолонее, кто-то поострее — на всех не угодишь. Концепт свободы тут важнее всего — вкуса, скорости, здравого смысла. Ничто не может перевесить свободу на чаше весов в сознании французского гражданина. А свобода, как джокер, бьет все остальные человеческие ценности. Причем понимается эта свобода чрезвычайно широко, часто в ущерб себе и окружающим. Если хозяин кафе вышел покурить на террасу и единственные сидящие там клиенты — дама с ребенком — попросили его не дымить в их сторону, он безразлично ответит, что он свободен курить на собственной террасе, пока это еще не запрещено законом, — и немедленно лишится клиентов. Если человек ляжет спать поперек тротуара, никому не придет в голову беспокоить его просьбами перелечь в менее оживленное место: граждане будут аккуратно переступать через храпящее тело, уважая право человека на отдых. При таком подходе разве можно рассчитывать получить салат, который кто-то придумал и, не дай бог, еще и заправил вместо тебя! Ведь это равносильно сомнению в том, что ты способен ответственно распорядиться своей свободой. У парижских поваров и официантов богатейший арсенал средств, чтобы заставить клиента почувствовать себя пустым местом, но такая форма оскорбления — в разряде запрещенных.

Безынициативный подход к сложносоставным блюдам еще раз подтвердил мою мысль, что роль заведений общепита в Париже совершенно иная, нежели в Москве, — не в угоду желудку, а в поисках настроения сюда забредают клиенты. В некоторых кафе-ресторанах даже отсутствует меню: на вопрос «А что у вас есть?» официант отвечает: «А чего вам хочется?» Так что говорить об авторском прочтении кулинарных догм в парижских кафе не приходится.

Зато по вечерам я присутствовала при апофеозе авторской кухни. На ужин Гийом готовил какое-нибудь неизвестное мне французское блюдо из неизвестных мне французских ингредиентов. После истории с цикорием я перестала задаваться вопросами перевода и бездумно, но с удовольствием проглатывала новые слова — poireau, rhubarbe, tapenade, quinoa — вместе с тем, что они, собственно, обозначали. Кулинарный девиз Гийома — «Я умею читать — следовательно, умею готовить». На книжных полках в его комнате кроме словарей, экономических справочников и путеводителей имелась коллекция красочных кулинарных книжек, напечатанных на глянцевой бумаге с множеством слюновыделительных иллюстраций. Правда, их он использовал больше для вдохновения, чем для того, чтобы справиться о пропорциях, толщине нарезки или времени варки. На кухне он импровизировал, и главным секретом успешных импровизаций была, как я поняла через несколько вечеров, изрядная доза ликера «Гранд-Марнье», добавленная в сковороду за минуту до готовности.

Тем вечером хеппи-аур, или «счастливый час» — время, когда бары продают пиво и коктейли в полцены, — затянулся из-за свежей кайпириньи и плавно перерос в не менее счастливый, хотя и куда более затратный час ужина. Гийом не торопился расставаться с бокалом, а между тем мы были далеки от дома на критические миллилитры желудочного сока. В баре играла кубинская музыка, в полумраке Гийом выглядел привлекательнее обычного, и ужин в ресторане казался самым естественным развитием событий. Мы заказали по увесистому блюду фахитас и умяли их под рассказы о том, кто в какой самодеятельности был замечен в школьные годы. Сытые и довольные, мы откинулись на спинки кресел, Гийом принялся нежно играть моими пальцами и между делом попросил у официантки счет. Вечер обещал быть томным, и мы оба думали, как бы поскорей добраться до дома, но уже не для того, чтобы поужинать. Кожаный конвертик с чеком не замедлил появиться на столе, и Гийом быстро развернул его, не переставая другой рукой многообещающе массировать мне ладонь.

— У тебя найдется ровно двадцать три евро? Я бы тогда расплатился карточкой.

Мои пальцы в момент потеряли гибкость и теплоту. Предстоящий романтический вечер разбился вдребезги. К этому так же невозможно привыкнуть, как к обливанию холодной водой. Я отвернулась, чтобы достать деньги из кошелька. Оправдания кончились. Все благовидные причины, по которым он не платил за меня до сих пор, оказались плодом моего разогретого воображения. Нет, он просто принципиально не собирался платить за девушку в ресторане. Ни за чужую, ни за свою. Ни через день после знакомства, ни через полгода. Только в исключительных случаях, которые анонсируются специальным приглашением. Мне стало горько и противно оттого, что Гийом продолжал гладить меня по плечу и бросать томные взгляды.

Мы вышли из кафе и двинулись по направлению к дому в молчании. Осознание того, что мы не пара, выстраивалось в моей голове, словно Вавилонская башня в режиме перемотки «вперед». Он не хочет или не готов. Он не смотрит на меня в умилении, не восхищается моим интеллектом, не ценит моего образования, не понимает моего юмора. Он не знает старых советских фильмов и не читает скучных, но дисциплинирующих классических книг. Он не снимает с себя пальто, чтобы укрыть меня от дождя. С ним я должна заботиться о себе сама. А я не хочу или не готова.