Томас Пинчон - Внутренний порок

— А их ещё кто-нибудь искал?

— На самом деле — парочка джентльменов из ФБР. — Кротък обследовал содержимое декоративной пепельницы из «Песков»: говорят, в неё недавно стошнило Джои Бишопа, — и обнаружил визитную карточку с отпечатанным в нижнем углу «ХЬЮГО ПОГРАНЬЁ, ОСОБЫЙ АГЕНТ», а шариковой ручкой были приписаны местный номер телефона и добавочный.

— Блядь, — размыслил Док. А не приволок ли Особый Агент и своего напарника по упряжи Пазника, как бы в навязчивую нагрузку от правительства? и если да, почему они не в Л.А., не науськивают черножопых революционеров рвать Друг другу глотки? В Лас-Вегасе в этом смысле ловить почти нечего, если только, типа, история про Чёрных Националистов не была всю дорогу легендой, нацеленной, скажем, на Организованную Преступность, которая, говорят, владеет в наши дни вегасскими казино и практически правит всем городом. Но постой — федералы эти припёрлись сюда вынюхивать про Шайба, у него-то какая со всем этим связь? Док почуял, как в нём растёт подозрение — параноидальное, как зачастившее сердце, если проснёшься среди ночи, — что судьба Шайба включена в судьбу Мики, и вопрос тогда надо задавать такой: что за дела Мики мог вести с Мафией — или, ещё хуже, с ФБР.

— Пока вы беседовали — не было ли такого, чем вы, быть может, с ними не поделились?

— Я и впрямь подумал было рекомендовать им бар на Рампарте, называется «У Кучерявого», но чем дольше они тележили, тем меньше почему-то казалось, что это место для них.

— А это место, типа, для Шайбов-Эйнаров?

— Смотря какая у них на неделе музыкальная политика, такое у меня впечатление сложилось.

— Дайте угадаю. Кантри с вестерном.

— Бродвейские песенки из спектаклей, — тихо сказала Триллиум.

— Да ещё как, — кивнул Кротък.

— Шайб, бывало, показывал Этель Мёрмен, — припомнила она.

— Они оба её показывали. Вваливались в четыре утра, горланя «Нет утехи кроме потехи». За много кварталов слышно было, потом ближе и громче? Никто ни разу не пожаловался.

Уже в машине Док сказал:

— Поехали, угощу вас энчиладой.

Они двинули на эффектный пустынный закат и свернули вверх по Южной главной. В «Эль Сомбреро», похоже, пришлось бы ждать — из дверей всемирно известной такерии очередь изголодавшихся выплёскивалась и тянулась вниз по улице, истекая слюнями на тротуар и тому подобное. Док проехал мимо, потом свернул ещё за пару углов к неоновым грандиозностям «Тех-Мекки», неведомой путеводителям, однако в сети голодных торчков и мелких преступников по всей американо-мексиканской границе — цель паломничества.

Не пройдя внутрь и двух шагов от двери, кого же Док заприметил — ба, да это ж Особые Агенты Пограньё и Пазник, оба синхронно заняты набивкой своих смутно озадаченных англосаксонских рож прославленным блюдом заведения, Особым Гигантским Буррито. Что ж, предположил Док, надо же ФБР где-то питаться. Он порылся в своей медийной библиотеке: ел ли когда-нибудь что-нибудь инспектор Льюис Эрскин? — и не выудил ничего. Не успели орудия юстиции в бурых костюмах его признать, Док быстро направил Триллиум за угловой столик прочь с их зорной линии и спрятался за меню, твёрдо решив, что даже такой облом, как феды на локации, не помеха его аппетиту.

Подошла официантка, и они заказали длительную комбинацию энчилад, тако, буррито, тостад и тамале на двоих, именовавшуюся «Эль Атомико»: статья в меню об этом блюде сопровождалась сноской о том, что заведение юридической ответственности не несёт.

— Вы знаете вон ту парочку? — спросила Триллиум. — Вас они, похоже, знают.

Док изогнулся так, чтобы видеть. Двое агентов уже на выходе злобно посматривали на него.

— Это федералы, о которых Кротък говорил.

— Как-то с Шайбом связано? У него, по-вашему, неприятности с ФБР?

— Ладно, вы знали, что личный телохранитель Мики Волкманна, верно? а Мики теперь, возможно, похитили. Поэтому у них, наверно, к Шайбу есть пара процедурных вопросов, только и всего.

— Ему нельзя опять в тюрьму, Док. Это его прикончит.

Лицо у неё стало тоскливым. Док уже убедился, что, будь он хоть Миком Джэггером, плати он хоть шестизначные гонорары за мимолётную улыбку, брось даже «Озёрников» смотреть совсем — ничего не произведёт на неё ни малейшего впечатления: для этой цыпы существовал либо Шайб Бобертон, либо никто. Не впервые уже Док сталкивался с недоступностью девушки-своей-мечты. Теперь главное — быть если не оттяжником, то профессионалом, пусть она хоть морочиться перестанет.

— Так скажите мне, Триллиум, — как вы с ним, ребятки, познакомились?

Святая простота, она решила, что ему и впрямь интересно.

— Ну, в УКЛА, как выяснилось, в Павильоне Поли.

— Шутите, эгей, в последнем сезоне те парни были просто невероятные, нет? Мне точно будет не хватать Карима и Люциуса…

Нет, вообще-то не на баскетболе. В Павильоне Поли время от времени также играя Филармонический оркестр Лос-Анджелеса — у них там был межкультурный абонемент с гостями вроде Фрэнка Заппы, и, случалось, в последний момент открывалась вакансия для местного исполнителя на деревянных духовых. Как-то раз Триллиум пришла на репетицию с английским рожком и глубоким скепсисом насчёт текущего репертуара — чьей-то «Симфонической поэмы для сёрф-группы и оркестра» с участием «Досок». И ещё случись такому, что Шайб работал охранником группы. Они с Триллиум встретились в одной из раздевалок в глубине, где на перерывах постоянно бегали туда-сюда люди — раскуриться или воткнуть марафет. Триллиум нагнулась над раковиной, смотрелась в компактное зеркальце, почувствовала кого-то сзади и близко — слегка искажённое в наборе дорожек кокса, за ней высилось лицо Шайба. Он пялился на её зад с какой-то угрюмой обречённостью. Не успела Триллиум сообразить, что происходит, как оказалась на заднем сиденье угнанного «бонневилля» 62-го года, стоявшего в тупичке у самого Заката, и с ней обходились, как принято в Калифорнийском управлении исправительных учреждений.

— Девки говорят, что им так не нравится, — объяснил Шайб впоследствии, когда ей выпала минутка передохнуть, — а потом и опомниться не успеешь, они добавки просят. Я-то к такому просто привык.

— Ты извиняешься, что ли?

— Не думаю.

Хотя насчёт добавки он был прав. Триллиум поймала себя на том, что носит колбаски монет для телефонов-автоматов, ибо никогда не знала, в какой неподходящий миг дня её скрутит тягой — между выездами с трассы во множестве миль от его жилья в Западном Голливуде, в отделе свежей продукции «Безопасного способа», по ходу какой-нибудь фуги для деревянных духовых её вдруг всю могла окутать эта унизительная течка, и не оставалось больше ни о чём думать, только звонить ему. Он не всегда снимал трубку. Раз или два она совсем сходила с ума и сидела в машине возле его дома, ждала — часами, вообще-то ночь напролёт, пока он не выйдет, а тогда уже, страшась его злости, коя была непредсказуема как по времени, так и по силе своей опасности, не желая встречаться с ним лично, ехала следом туда, где бы он ни работал. И ждала. И засыпала. И её будила полиция, и говорила: «Проезжайте, нечего тут стоять».