Наталия Терентьева - Училка

— Неля, Лиза, Тоня и Ян — вам ясно?

— Нашей Яночке я-а-асно… — протянула Катина подружка, веселая и вполне адекватная девочка Света.

— Света! — одернула я ее.

— А что? — засмеялась та. — Яна не обижается, правда, Януся?

— Я непонятно тебе сказала? — как можно жестче и тверже произнесла я, видя боковым зрением, как Никитос лезет на чугунную ограду школы. А Настя где, старшая сестра? Нет, я не могу на них сейчас отвлекаться!..

Почему, ну почему они — большие эти дети, глупые, самонадеянные, безграмотные, — ну почему же они не понимают по-человечески? Или… или по-человечески — это вовсе не значит — манная каша с макаронами, в носках и теплых тапках, уютно и по-домашнему? По-человечески — это может быть и жестко, и категорично… Не управляются войска, банды и детские коллективы нежным голосом, доверительными интонациями и мягкостью. С этим же самым зверенышем, который сейчас стоит в стае, можно мягко, но только когда он оказался один, а остальные улюлюкают где-то в сторонке. Когда он слышит своим, не коллективным ухом. Коллективное ухо мягкие уступчивые интонации не слышит, нет приема на этой волне.

— Мы поговорим об этом позже, — сказала я Свете и постаралась взглядом досказать то, что не хотела сейчас договаривать вслух.

Девочка лишь пожала плечами. Зато что-то шепнула на ухо Кате Бельской. Катя засмеялась. Ведь Катя просто чуть умнее других. Больше читала, возможно, о другом разговаривает дома, я еще не знаю ее родителей. Но она такая же, как все, варится в том же компоте своего гимназически-коррекционного класса. Да и вообще — смотрит тот же телевизор, не читает неторопливо и с удовольствием классиков — нет времени на подробное штудирование талмудов человеческой мудрости и нравственности, нет. Они должны в подробностях изучить пищеварительную систему бычьего цепня или нарисовать пути бегства Карла XII в 1709 году во время Северной войны с указанием каждого городка, мимо которого бежал шведский король Карл со товарищи. Поэтому в частности они читают «Войну и мир» в сокращении. Поэтому так глупо смеются, поэтому не понимают очевидных вопросов. Они — другие. У них другое в головах, нежели у меня. Я пока не могу с этим смириться. Возможно, и не нужно мириться. Возможно, с этим нужно бороться. Не думая, есть ли у меня хоть какой шанс на победу.

Возможно, так и делала моя любимая учительница по литературе Татьяна Евгеньевна, ни разу не повысившая на нас голос. Не знаю, как ей это удавалось. Но ведь мы не срывали уроки, не прогуливали их, всерьез обсуждали с ней проблемы, поднимавшиеся русскими писателями, честно спорили, увлеченно писали сочинения. Другое время, другие дети — в немецкой спецшколе Москвы 70-х годов прошлого столетия? Да, наверно. В прошлом ведь всё гораздо лучше. Иначе не бывало ни у одного поколения. Кто не упрекал своих детей: «Вот мы были не такие?» И мне так мама говорила, рассказывая, какие они были наивные и идеалистичные, а мы, в сравнении с ними, жестокие и циничные. Регресс человечества, самонадеянно считающего лавинообразное накопление технических открытий синонимом своего прогрессивного развития?

— В автобус пойдемте! — сказала я большим детям и поспешила на выручку своим маленьким. Настька как раз, беспомощно задрав голову, безуспешно пыталась уговорить Никитоса слезть с ограды. А он бы и рад был слезть, но уже не мог — зацепился пухлыми зимними штанами за металлический прут и теперь изо всех сил старался вырваться, раскачиваясь и всё больше и больше разрывая штаны.

— Замри, чудовище! — прокричала я.

От неожиданности Никитос резко обернулся, разжал руки, на секунду действительно замер, держась на штанине, потом рухнул в высокий сугроб.

— Ты черт такой, Никитос… Ой ты… — Я подняла его с земли. — Ничего не сломал?

— Не-а! — радостно ответил Никитос. — Мам, ты видела, как я высоко залез?

— Видела. А ты видел, что у тебя со штанами?

— Ой… А что они, порвались?

— Нет, зашились! Ох, Никитос… Давай топай в автобус. Настя, догоняй!

— Мам, — торопливо вступила Настька, едва успевая за мной и Никитосом, которого я теперь тащила за руку, — он не хотел, понимаешь! Он штаны рвать не хотел! Просто штаны такие, зацепишься, они уже порвались, понимаешь, мам, а? — Она сумела забежать чуть вперед и заглянуть мне в глаза.

— А то! — ответила я. — Не переживай! Штаны зашьем, ноги не пропорол и ладно!

— Я завтра еще выше залезу! — пообещал Никитос.

— Непременно! — сказала я, хотела дать ему подзатыльник, занесла уже руку, но вспомнила его слова о том, что битые дети становятся преступниками. А небитые — кем? Героями и покорителями космоса? Ладно. Андрюшку не били. А он — какой честный человек! Наверняка его тоже было за что шлепнуть. Но родители нас вообще пальцем не трогали, никогда.

В автобусе я отсадила собственных детей подальше, думая о том, что если бы не Игоряшины выкрутасы, если бы знать заранее, я бы оставила их на целый день с Наталией Викторовной. Сейчас мне мои малыши очень мешают. Я-то думала, что они будут с Игоряшей, в его машине, просто приедут туда же, куда и я с автобусом, походят, посмотрят музей, усадьбу… Ладно, уже как есть.

— Тебя как зовут? — услышала я голос Светы, которая недавно смеялась над Яном.

Она подсела к моим детям и завела с ними разговор. Катя тут же перебралась к ним. Вот и ладно. Большие девочки поиграют в живые куклы, а я отдышусь и займусь их одноклассниками.

— Селиверстов! — позвала я.

Кирилл быстро обернулся. Злые, какие злые глаза. Я не должна видеть, какие они злые. Я должна видеть, какие они еще глупые. Точно? Не надо обращать внимание на то, что мальчик злой? А может, это наносное?

— Подойди сюда, сядь ко мне.

Я решительно убрала из речи лишние «пожалуйста», «спасибо» в разговоре с детьми. Они делают речь мягкой, уступчивой, необязательной, по крайней мере мою.

Кирилл, стараясь выглядеть максимально независимым, прошел по салону. Пошатнулся, еле удержался на ногах, покраснел, посмотрел на меня с ненавистью.

— Я же не виновата, что ты чуть не упал! — негромко сказала я ему, постучав по пустому сиденью рядом с собой. — Присаживайся, не размышляя.

— Промывка мозгов? — тоже негромко спросил Кирилл.

Я мельком посмотрела, как одет мальчик. Да как обычно. Вполне стильные недорогие вещи, давно не стиранные, оторванный хлястик, вырванная с мясом кнопка на куртке. Из кармана горчат теплые вязаные перчатки, а руки красные, обветренные, шарф намотан кое-как. Не провожали, значит, на экскурсию родители. Спали.

— Садись, садись.

Я не стала сразу заводить разговор. Кирилл напряженно сидел рядом со мной, ожидая вопросов. Потом начал удивленно на меня поглядывать. Покашлял, покрутился.