Наталья Горбачева - Без любви жить нельзя. Рассказы о святых и верующих

Подобно этим двум благочестивым мужам я испугалась, нет ли в моей библиотеке врагов Матери Божией. Но как их узнать? Стала перебирать книги — но, увы! Творений ересиархов я и не собирала, а непристойные писания принадлежали мировой классике. На всякий случай отдала «Лолиту» Набокова и «Декамерон» Боккаччо и несколько других книг, содержание которых было мне неприятно. А каким оно покажется Пресвятой Богородице — достойной почитания больше Херувимов и по славе Своей несравненно выше Серафимов?

Мой страх не был наигранным или странным. В день, когда впервые вошла в церковь, я подумала: миллионы православных до меня жили по тем правилам и законам, которые установили Святые Отцы; изучай их и следуй им, какими бы неудобными или непонятными они тебе ни казались поначалу; поймешь все постепенно. «Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же» [14] Евр. 13:8. . И если блаженный Иоанн Мосх в своем собрании назидательных притч поместил рассказ о том, почему Богородица не вошла в жилище Кириака, то Пречистая может обнаружить вражину и у меня… Несколько недель я испытывала трепет при одной мысли об этом. Дело осложнялось тем, что Вадим перетащил ко мне свою огромную библиотеку и какие там книги, я не знала…

И вот приснился мне сон. Некий величественный священник в великолепных красных одеяниях, в митре на голове, появился в комнате — там, где находилась библиотека. Я сказала ему: «Посмотри книги». Ласково глянув на меня, он стал по одной перебирать тома, одновременно разговаривая со мной. Разговор был длинный, о чем — почти не запомнилось, но как будто учил меня жизни. Наконец этот великий муж протянул мне сложенные одна на другую четыре красные толстые книги. На верхней было написано: «Пушкин». Я очень удивилась: «Выбросить?» — «Нет, — ответил он. — Обрати внимание». Потом своей щекой он прислонился к моей и через это прикосновение по моему телу побежало ласковое тепло, которое совершенно успокоило мой мятущийся дух. Я проснулась с радостной мыслью: святитель Николай посетил. Но тут же стала отгонять ее от себя: с какой стати Угодник Божий снизойдет к моей худости… Однако врагов в своей библиотеке я больше не искала, успокоилась.

Три года я пыталась разгадать сон. Что за Пушкин, почему Пушкин? Что-то такое случалось в жизни, и казалось: вот-вот всё станет ясно… например, некоторое время мне очень досаждал человек по фамилии Пушкин, ситуация потом разрешилась совсем не так, как во сне… Или поехала я с подругой в Ленинград на белые ночи полюбоваться. И хотя уговорились мы пару дней только по Питеру гулять, упросила я ее обязательно в Царское Село съездить — нынешний город Пушкин Ленинградской области: втемяшилась в голову мысль, что должно было там что-то важное произойти. Но только зря полдня потеряли: был последний день месяца, и музеи оказались закрытыми.

Мало-помалу я забыла о сне. Не до него было: МихАбр давно ничего не придумывал для меня, перебивалась какими-то статейками. Застой в творческом процессе для писателя сопровождается легким унынием. Чтобы развеяться, поехала я в издательство — разведать про перспективы… Перекинулась несколькими словами с наличными редакторами.

— Для меня что-то есть?

— Зайди через пару недель, — услышала я в одной комнате.

— Книжку сдаем, сейчас некогда… — отфутболили в другой. А в третьей вообще сказали:

— Лютует Абрамыч, разогнать издательство собрался!

Вот и весь сказ. С перспективами негусто. Все были заняты, при деле, да еще и с зарплатой.

Вдруг я увидела МихАбра, выходящего из кабинета, и не успела спрятаться.

— А!.. Про тебя-то и забыл! — заметив меня, крикнул он. — Всех перебрал, ну-ка заходи, заходи…

— Михаил Абрамович, я тороплюсь… в другое издательство!

— Не слышу? — наклонился он в мою сторону и крикнул секретарше: — Настя, наша сумасшедшая пришла, как же мы про нее забыли!

Выглянула Настя и тоже:

— Правда, а про нее забыли… Не задерживай, Натуля!

Я вошла в кабинет как на заклание.

— Садись, ты как? Чай? Кофе? — спросил МихАбр.

— Потанцуем… — хмуро ответила я.

— Прекрасная идея! Пре-кра-сна-я, — развеселился шеф. — Значит, так. Листов пятнадцать — восемнадцать. Напишешь нам про жену Пушкина. Знаешь, как ее зовут? Твоя тезка.

— Давайте лучше напишу про корпускулярно-волновой дуализм.

— Что? — переспросил он. — А… это твоя шутка. Понял.

— Какая шутка! — возмутилась я. — Мне — что про тезку писать, что про корпускулярно-волновой дуализм. Одинаковое нулевое знание. Что-то когда-то проходили. И всё.

— Ну и что? Руки мне не скручивай, этих фокусов не люблю, — строго сказал Мих Абр. — Другой работы не будет. Я тебе много времени дам — месяцев пять.

— На четыреста исторических страниц — пять месяцев?

— А ты хочешь пять лет? Тогда иди в другое издательство. Всё, свободна. Настенька, чай она пьет в другом издательстве, — он завернул входящую в кабинет секретаршу с подносом.

— Михаил Абрамович, это же нож в спину, — заскулила я.

— Кому? Нож в спину благодетеля…

Я закрыла глаза, чтобы не видеть его напрягшихся желваков. И тут сам собой всплыл в сознании сон. «Пушкин. Обрати внимание»…

— Какое сегодня число? — встрепенулась я.

— Шестнадцатое. Месяц знаешь какой? Декабрь… К июню надо написать, — начал новый приступ МихАбр. — Иди подумай, через три дня придешь, договор подпишем.

Шестнадцатое декабря, через три дня — девятнадцатое. Память святителя Николая. Сон приобретал объем, наполнялся смыслом… В голове появилась мысль, явно не моя: надо ее реабилитировать. Кого ее? Наталью Гончарову… По дороге домой я чуть под машину не попала, разговаривая с невидимым собеседником. Вернее, я вопрошала: да как же ее реабилитировать, если сама про нее знаю в объеме школьной программы. А там как учили: молодая жена Пушкина, кокетка, явилась причиной смерти великого поэта. Я никогда в это не верила, зная о пушкинском африканском нраве, но и разбираться не было желания… В ответ на все мои недоумения был один ответ: «Надо ее реабилитировать».

Порывшись в своей библиотеке, я обнаружила, что у меня почти не было литературы о Пушкине; про его жену и говорить нечего. Как же так, дорогая редакция, просто смешно… Чего они все хотят от меня? Наваждение какое-то…

В день празднования Николы зимнего я была на литургии, причастилась. На молебне просила Угодника, чтобы разрешил свою шараду.

После церкви пришла в издательство. Подождала, пока МихАбр освободится, вошла в кабинет. Поглядел он на меня и сказал свое знаменитое:

— Ну?

— Баранки гну, — по-писательски веско ответила я.

— Это ты можешь. Зачем пришла-то?

— Как? А…

— Значит, согласна, — кивнул он.

— Да не согласна, а выбора нет.