Хелен Девитт - Последний самурай

Или его спрашивали трудно ли забыть, а Ямамото отвечал Ну, когда я вернулся Клод сказал я зря ездил мол дались тебе эти барабаны барабаны вообще ни к чему послушай Mode de valeurs d’intensites Мессиана [72] Оливье Мессиан (1908–1992) — французский композитор, музыкальный теоретик и педагог; упомянутый здесь «Лад длительностей и интенсивностей» (1949) — его экспериментальное произведение, написанное в технике тотального сериализма, впоследствии развивавшейся, помимо прочих, Пьером Булезом. …

…и я, вернувшись, первым делом послушал Мессиана, а он о том — ну, по сути, он об умирающем звуке. Такое у него фортепиано — умирающий звук. Молоточек стукает по струне и отпрыгивает, и струна вибрирует, потом замирает, и можно дать ей замереть, можно продлить вибрацию педалью, а еще — и вот это уже интереснее — другие струны вибрируют с ней сообща на определенных частотах + можно дать им вибрировать, можно жать на педаль тут и там, и звук умирает…

Или его спрашивали А вы еще поедете в Африку

а он отвечал Я бы хотел когда-нибудь туда вернуться, а то с музыкальной точки зрения моя предыдущая поездка не принесла чаемых плодов.

«СТ»: И каким образом все это привело к Уигмор-холлу и вашему, как утверждается, фиаско?

Ямамото: Ну, мой агент договорился про зал сильно заранее. А я тогда считал, что музыка — не звук, но восприятие звука, а это в некотором смысле означает, что, дабы воспринять музыку как есть, надо еще представлять себе, чем она могла бы стать, но не стала, в том числе звуками другого плана и тишиной.

«СТ»: А Уигмор-холл?

Ямамото: Иными словами, возьмем, к примеру, короткую фразу на фортепиано, она звучит неким образом, если вы только что слышали большой барабан, и иначе, если вы слышали гуиро, и иначе, если вы слышали эту фразу на другом каком-нибудь инструменте, и еще иначе, если вы только что вообще ничего не слышали, — есть много способов услышать один и тот же звук. А потом, если заниматься, слышишь фразу иначе с каждым повтором, можно сыграть ее двадцатью, тридцатью разными способами, и всякий раз суть ее зависит от всего, чем она…

«СТ»: Отчасти похоже на Гульда — он ведь бросил концертировать, потому что в студии музыка получается лучше.

Ямамото: Да нет, Гульд играл по девять-десять раз, и, наверное, всякий раз выходило идеально, но иначе, а потом техника позволяла скомпоновать одну версию, которая сочетала бы несколько сыгранных, то есть множественность, и возможность фиаско, и восприятие разных решений — это все для музыканта, а слушателю достается что-то одно. На мой взгляд, не важно, где они это одно получат, в концертном зале или в записи, но в записи можно еще поиграться с настройками аудиосистемы.

«СТ»: А Уигмор-холл?

Ямамото заговорил о концепции фрагмента, сказал, что, к примеру, когда работаешь над произведением, можешь увести фрагмент в одном направлении, скажем сокращаешь и сокращаешь его, и он почти исчезает + этот почти исчезнувший фрагмент бесконечно прекрасен, но ты понимаешь, что со следующим фрагментом он сочетается только через грубый и глупый переход, какое-нибудь дурацкое шумное крещендо, которое сюда никаким боком, или, скажем, резко, что сюда тоже никаким боком, или даже переход удается, но все равно ты хочешь, чтобы следующий фрагмент был жесткий и яркий, а такого минимализма перед ним тебе не надо. Все знают, что есть неоконченные произведения неоконченная симфония Шуберта «Реквием» Моцарта Десятая Малера «Моисей и Аарон» + не окончены они по дурацкой причине, композитор не приделал к ним конец, но, если работаешь над фрагментом + получается бесконечно прекрасная версия, которую некуда девать, в итоге получаешь просто фрагмент, который в законченную работу не войдет. Поняв это, понимаешь, что возможны десятки фрагментов, которые не войдут в законченную работу, и что постижение этих фрагментов как таковых и сделало возможным подлинное представление о цельности работы, — и, естественно, хочешь, чтобы слушатели тоже это поняли, потому что иначе

«СТ»: Но все и так жалуются, что музыку теперь слушают фрагментарно. Уже есть тенденция играть отдельные части. Получается, вы предлагаете играть даже не части, а части частей? А как же композитор?

Ямамото сказал, что нужно уметь слышать, как фрагмент не вписывается в целое, и тогда услышишь, как он вписывается, и ровно потому, что люди этого не слышат, они и выдирают из произведений куски.

Он сказал: И возвращаясь к Гульду: мне кажется, его… пожалуй, «ужасала» не то слово, но он как-то презирал музыкальную поверхность, что называется, тот аспект, который связан с инструментом, ту область, где видишь внешний блеск. Смешно, но мне порой кажется, что я согласен с ним как никто, хотя в некотором роде я категорически с ним не согласен, поскольку я согласен, что интересно не то, на что ты способен физически. Скажем, берешь двойную октаву, а в зале, может, один-единственный человек так умеет, или, может, сегодня в зале так не умеет никто, и все это совершенно неинтересно, но, разумеется, если работаешь над произведением и думаешь про него, ты не просто (хочется верить) играешь его осознаннее, ты и слышишь его осознаннее, и если ты один в целом зале способен взаправду его услышать , это просто какой-то кошмар. Но, по-моему, с этим можно бороться, если показывать аудитории как можно больше поверхности.

«Санди таймс» сказала: Возвращаясь к Уигмор-холлу

Ямамото сказал: А, ну да, я говорю агенту, мол, хочу сыграть одно и то же произведение раз двадцать, чтобы люди его поняли, а он говорит, даже с моим именем Уигмор-холл не потянет продажи.

Агент напомнил ему про всякие пункты в контракте, а затем про обязательства профессионального музыканта

Ямамото сказал: Мой агент твердил, что на японцев можно положиться — они всегда ведут себя как истинные профессионалы. Говорил, что зал оплачен, люди уже раскупают билеты, и все это таким тоном, будто истинный профессионал сразу должен понять. А я думал: Что это вообще такое — истинный профессионал? Что тут такого японского?

А как вы, наверное, знаете, обмен подарками в Японии большое дело, и отчасти важно, чтобы подарок был завернут как полагается. Люди ездят в Японию, но не улавливают сути. Им кажется, японцы только про обертку и думают, только бы выглядело пристойно, и не важно, что внутри какая-то дрянь. И я подумал: Вот чего они ждут, раскупили обертку и ждут, что я выдам им какую-то дрянь, которая в эту обертку влезет, мне положено быть истинным профессионалом и радоваться, я ведь им что-то дал и оно влезло в обертку. И я подумал: не о чем тут говорить.

Ну, наступил долгожданный вечер, люди купили билеты, хотели послушать, как я играю, кажется, шесть шопеновских мазурок баркаролу три ноктюрна и сонату. Я подумал: если сыграть мазурки баркаролу ноктюрны и сонату, не важно, что еще я сыграю. Я не говорю, что это программа моей мечты, но я хотел, чтобы фортепиано контрастировало с чистейшей перкуссией, а про Шопена уже был уговор. И часа четыре я играл на барабанах, плюс шесть мазурок одна баркарола три ноктюрна одна соната и шесть мазурок.