Ребекка Маккаи - Запретное чтение

Я запихнула футляр от зубной пластины обратно в рюкзак и встала, чтобы рассмотреть в зеркале красное платье. Глядя на свое отражение, я старалась успокоить дыхание и замедлить бешеный пульс. Я повертела бедрами, и юбка взлетела пышным воланом.

В итоге я купила и платье, и все остальное. Возможно, я чувствовала себя богатой. Когда мы с Иэном шли к кассе, я чуть не пошутила вслух, что платье мне пригодится, если вдруг понадобится заняться проституцией. Я вовремя вспомнила, что ему десять.

Вернувшись к машине, мы застали Гленна за курением сигареты — очевидно, третьей подряд.

— Разве это не нарушение закона? — спросил меня Иэн.

— Что? Курение? Нет, — ответила я.

Он быстро помахал рукой у себя перед лицом и, забираясь в машину, задержал дыхание.

Я не курила с университета, но в ту минуту запах дыма казался мне таким сладким, легким и похожим на аромат апельсина, что мне нестерпимо захотелось прижаться губами к противоположному концу сигареты Гленна и вдохнуть в себя пламя, табачные листья и все остальное.

Но вместо этого я вслед за Иэном села в машину и стала терпеливо ждать, пока Гленн докурит. Какая удивительная ответственность, подумала я о самой себе. И вдруг осознала, что, если мне так и не удастся избавиться от Иэна, то впереди меня ждет еще восемь лет вот такой жизни — жизни ответственной одинокой мамаши, которая отказывает себе во всем ради благополучия ребенка. Мне захотелось курить еще нестерпимее.

В машине Гленн рассказал мне историю о приглашенном дирижере, с которым он работал в Чикаго. Это был девяностолетний старик, и за сценой на всякий случай все время стоял дорожный дефибриллятор, и каждый раз, ударяя в басовый барабан, Гленн боялся, что старичок вот-вот отбросит коньки.

— Слушай, это было просто охренительно страшно! — сообщил он.

Я бросила на него многозначительный взгляд.

— Да ладно, парень небось уже слышал это слово, правда, Джоуи? Тебе сколько лет — семь? Восемь?

— Семь, — ответил Иэн.

Я посмотрела в зеркало заднего вида. Он сидел с самым непроницаемым лицом из всех, какие мне только доводилось видеть у детей.

— Ну вот видишь! — воскликнул Гленн. — Совсем большой парень! Когда мне было семь, я обожал чизбургеры. Ты любишь чизбургеры?

— М-м-м! — донеслось с заднего сиденья.

— Ну так вот, — продолжал Гленн свою прерванную историю. — Я, значит, бью в этот самый барабан и тут смотрю на литаврщика, а он пытается мне губами что-то сказать!

Я отключилась от волны Гленна и вместо его рассказа стала слушать, как поет Иэн. Он оставил в покое австралийский гимн и затянул «Хава Нагила», которую, наверное, и в самом деле выучил в школе. Если так пойдет и дальше, то показания Гленна могут хорошенько запутать присяжных. «Клянусь, ваша честь, это был еврейский мальчик, не старше семи лет. А дядя его был родом из Венесуэлы».

Мы остановились заправиться неподалеку от границы Огайо, и хотя на заправочной станции был телефон-автомат, он стоял у всех на виду, и я не могла воспользоваться им так, чтобы Иэн этого не заметил. Зато я совершила инфантильный поступок — купила себе пачку «Кэмел», просто чтобы иметь ее под рукой. Я испытала большое удовольствие, запихивая пачку вместе с новой пластиковой зажигалкой зеленого цвета в карман сумочки, рядом с паспортом: теперь у меня было что-то вроде никотинового спасательного жилета. Иэн ушел в туалет, а Гленн наполнял три стакана коктейлем из фруктовой смеси с дробленым льдом.

Иэн выпил свой коктейль, еще не успев дойти до машины, и теперь скакал вприпрыжку далеко впереди нас.

— Угарный мальчишка этот твой Джоуи, — сказал Гленн.

— Да уж, с ним не соскучишься!

— Это точно. Я только, это, хотел сказать, что надеюсь, в Кливленде нам удастся немного побыть вдвоем. Ты была в Художественном музее?

Сидя в машине, бóльшую часть времени я лихорадочно соображала, как бы избавиться от Гленна прежде, чем мы попадем в Кливленд. Если бы это было кино, мне бы пришлось его убить. Конечно, это повлекло бы за собой три других убийства, одно отчаяннее другого, а под конец меня бы подвела какая-нибудь ерунда вроде не выключенного света в библиотеке. Но в действительности в голове у меня пока не родилось никакого четкого плана. Самым мудрым было бы просто с ним разругаться, причем особенно хорошо получилось бы, если бы он первым захотел со мной порвать и отстал от нас по собственной воле. Если я вдруг заявлю сама, что больше не хочу с ним встречаться, он может что-нибудь заподозрить и к тому же затаит обиду.

— Да нет, я вообще не очень люблю художественные музеи, — соврала я, рискуя попасть в ад. А впрочем, одним грехом больше, одним меньше. — Я не понимаю, зачем они нужны.

— Ну ничего, там есть и другие места.

Мы шли по парковке, и я вдруг остановилась.

— Послушай, я все хотела тебе сказать, — начала я. — На этой твоей премьере, ну на которую ты меня приглашал. Классная, кстати, премьера.

— Так. — Гленн выжидательно поднял брови.

— Ну так вот, знаешь, смешно, конечно, но ты ведь видел такую рекламу — про «Мистера Блеска»? Ну, старая реклама, ей уже лет сто.

— Так, и что?

— Ну вот, слушай, там поется: «Мистер Блеск, мистер Блеск, та-да-ДА-да, та-да-ДА-да…» Понимаешь?

— Нет!

Он смеялся и качал головой, как будто я рассказываю ему что-то веселое и приятное, а вовсе не сообщаю, что вся его карьера — одна сплошная подделка.

— Я говорю: тут точно такой же мотив, как и в твоей песне. Ну, в том твоем произведении. Мелодия та же.

— Понятно.

— Да нет же, ничего тебе не понятно! — рассердилась я.

— Да понятно мне! Та же мелодия.

Он нагнулся и попытался меня поцеловать.

— Да послушай же ты: та-да-ДА-да, та-да-ДА-да… Ты что, не узнаешь?

Тут он посмотрел куда-то вдаль, как будто пытался что-то припомнить.

— Твою мать, — наконец произнес он.

Я дала Иэну ключи, поэтому, когда мы подошли к машине, он уже ждал нас, сидя на заднем сиденье и, словно бубном, потрясал обувной коробкой. Когда мы с Гленном сели, Иэн поставил коробку обратно на сиденье.

— Ну что ж, Чувак, — сказал Иэн, когда мы снова выехали на шоссе. — Расскажите нам, пожалуйста, о своем новом фильме, Чувак.

Он сунул кулак, изображающий микрофон, между двумя передними сиденьями.

— Я слышал, вы влюблены в Джулию Роберте? — приступил он к интервью.

Но Гленну было не до смеха. Вид у него был такой, как будто он находится где-то глубоко в собственной голове, разбираясь в давних воспоминаниях юности, мысленно переслушивая рекламные ролики тех лет и вслед за ними — собственную пьесу. Он вытянул шею и потер рукой подбородок. В то утро он не побрился, и на щеках и подбородке пробивалась седоватая щетина — того же цвета, что и волосы у него на висках.