Эрик Сигал - Однокурсники

Врач кивнул.

— Вот черт. Он был лучшим из нас. Таких храбрецов я больше не встречал.

— Поэтому он и посчитал, что дело того стоит, саба. Цви был теперь с Джейсоном заодно.

— Да. — Джейсон улыбнулся, от потери крови у него кружилась голова. — В войне не бывает побед всухую, да?

— Джейсон, не утомляй себя.

— Не смеши меня, Цви. Я еще успею отдохнуть.

Он говорил все медленнее и тише.

— Я только хочу… быть уверенным, хотя Ева знает… я сожалею, что мне пришлось так… поступить с ней и… с мальчиками. Скажи им, я люблю их, Цви…

Его военачальник не мог произнести ни слова. Он просто кивал головой.

— И скажи им еще кое-что. — Джейсон с трудом ловил воздух. — Скажи, что я обрел покой. Я наконец-то… обрел покой.

Голова его поникла. Врач прижал пальцы к сонной артерии Джейсона. Пульса не было.

— Он был очень храбрым солдатом, — тихо произнес Цви. — Кто-то из ребят сказал, что он отбросил неразорвавшуюся гранату. Он так и остался быстрым спортсменом, с отличной реакцией…

Голос Цви прервался. Генерал отвернулся и пошел в хвост самолета.

Они везли с собой победу. И печаль.

Четвертого июля Джейсон Гилберт-старший встал, как обычно, в шесть утра и быстро искупался в бассейне. Затем накинул халат и вернулся в дом, чтобы побриться и приготовиться к встрече гостей, которые соберутся на ставшее для всех традиционным ежегодное барбекю по случаю Дня независимости. Он присел у себя в гардеробной и включил телевизор, чтобы посмотреть новости. В них уже передавали сообщения о невероятном рейде израильского спецназа.

По словам комментатора, этот подвиг войдет во все учебники по военной истории. И не только потому, что бойцам пришлось преодолеть такое огромное расстояние, но и благодаря блестящему планированию всей операции, в результате чего были спасены почти все заложники, кроме одного, и ценой жизни всего лишь двух военных.

Мистер Гилберт улыбнулся. Вот это да, подумал он. Джейсон был прав. Израиль делает все, чтобы защитить своих граждан. Должно быть, этим утром он испытал чувство гордости.

Затем в прямом эфире на вопросы отвечал Хаим Херцог, представитель Израиля в ООН. Он дал более широкое толкование действий, предпринятых его страной.

«Мы сделали этот выбор, чтобы противостоять терроризму и шантажу, а не капитулировать перед этими силами. Они — общие враги всех цивилизованных стран. Для этих людей не существует никаких норм человеческой морали. Мы гордимся не только тем, что спасли жизнь более чем сотне невинных людей — мужчин, женщин и детей, но и тем, что нашими действиями упрочено право человека на свободу».

— Правильно, правильно, — прошептал Джейсон Гилберт-старший и пошел бриться.

Около одиннадцати часов стали прибывать его друзья. В двенадцать тридцать, когда он выкладывал первые гамбургеры на решетку большого рашпера, стоявшего на лужайке, домоправительница Дженни крикнула, что ему звонят по междугородней связи.

Проклятье, подумал он. Неужели даже Четвертого июля от подчиненных нет покоя?

Он снял трубку на кухне, среди стука тарелок и звона стаканов, намереваясь быстренько разделаться со своим служащим, который беспокоит его в праздничный день.

Но, едва услышав голос Евы, он все понял. Пару минут он молча слушал, затем обещал перезвонить позже, ближе к вечеру, и повесил трубку.

Всех поразила смертельная бледность его лица.

— В чем дело, дорогой? — спросила его жена.

Он отвел ее в сторону и что-то шепнул. От потрясения она даже не сразу заплакала. Потом он сделал глубокий вдох, решив не терять самообладания, пока не сообщит о том, что произошло. Он попросил всеобщего внимания.

— Полагаю, вы все уже слышали о спасательной операции израильтян в Энтеббе.

На лицах гостей отразилось восхищение.

— Эти люди совершили то, что ни одна страна в мире даже не пыталась сделать. И совершили они это потому, что оказались в одиночестве. Это делает людей очень храбрыми. И я особенно горд… — продолжал он с огромным трудом, — тем, что Джейсон был одним из этих солдат…

Его друзья стали перешептываться.

— … и пал смертью храбрых.

5 июля 1976 года

Здесь, в Мэне, мы получаем «Нью-Йорк таймс» надень позже, поэтому я только сегодня узнал эту ужасную весть. Вчера по телевизору показали несколько сюжетов о том, как израильские заложники прилетели в Тель-Авив и как бурно их встречали в аэропорту. Никто из спецназовцев, выполнявших эту фантастическую спасательную операцию, в кадр не попал — очевидно, это связано с тем, что они служат в совершенно секретном подразделении и их нельзя фотографировать.

Поскольку июль я провожу со своими детьми, по договоренности с их матерью, то был очень занят планированием запуска фейерверка и прочими отцовскими хлопотами. Кроме того, вся эта история казалась настолько неправдоподобной, что я и представить себе не мог, будто кто-то из моих Знакомых имеет к ней хоть какое-то отношение.

И конечно, мне и в голову не могло прийти, что одним из двоих погибших военных был мой друг Джейсон Гилберт. Он, очевидно, не был настолько знаменит, чтобы его имя упоминалось в новостях. Но когда израильские вооруженные силы обнародовали его фотографию, она была напечатана в «Таймс» за 5 июля. Тогда и позвонил мне Дики Ньюол из Нью-Йорка, зная о том, что я еще не видел эту газету.

Сначала я не поверил. Нет, только не Джейсон, подумал я. С ним ничего не могло случиться. У него же все так хорошо складывалось, этого просто не может быть.

Мне понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя, — я не мог общаться с детьми в таком состоянии. Поэтому я сказал им, чтобы они ехали обедать в деревню, а сам сел в лодку и стал грести на середину озера.

Отплыв как можно дальше от берега, я, сложив весла, отдался на волю волн. Я пытался заглянуть в лицо правде, которую только что узнал.

Тяжелее всего было сознавать, какая это чудовищная несправедливость. Ведь если есть Всевышний, перед которым надо оправдывать свое пребывание на этой земле, то Джейсон заслужил это право на жизнь больше, чем кто-либо, кого я знал.

Мне хотелось плакать, но слезы не шли. И я просто сидел в лодке, силясь понять, как такое могло случиться, и все думал, каких действий ждал бы от меня Джейсон.

Когда я наконец приплыл обратно, то позвонил его родителям в Лонг-Айленд. Домоправительница сказала, что они накануне ночью улетели в Израиль. На похороны. Тогда я подумал, может, мне тоже стоит полететь. Но когда спросил об этом, она сообщила, что похороны назначены на сегодня. Оказывается, по еврейской традиции хоронить нужно очень быстро. Значит, пока я тут впустую болтал по телефону, его, наверное, уже опускали в землю. Я поблагодарил даму и повесил трубку.