Мишель Фейбер - Побудь в моей шкуре

Фургон оказался гораздо более шикарным, чем ожидала Иссерли. Она думала, что увидит ржавую, побитую, проехавшую немало дорог развалюху, покрашенную, скорее всего, в синий цвет с какой-нибудь поблекшей надписью на борту. Вместо этого перед ней стоял кремового цвета, с хромированной отделкой и неизношенными уплотнениями из черной резины фургон, похожий на те новые, что были выставлены на продажу на автосервисе «У Донни».

Внутри сверкающего свежей краской фургона прыгала с сиденья на сиденье и лаяла, как ненормальная, собака Пеннингтона. Иссерли видела, что животное надрывается, но окна были закрыты, поэтому, несмотря на все старания собаки, лай снаружи звучал глуховато – и каким бы звонким он ни был внутри, Иссерли сомневалась, что даже тихой ночью его удастся расслышать в нескольких шагах от фургона.

– Хороший песик, – сказала она, заходя в фургон.

Иссерли нисколько не волновалась, открывая боковую дверь фургона ключами Пеннингтона. Собака или сразу убежит, или бросится на нее. В первом случае она проводит животное взглядом, во втором – будет вынуждена убить, но в любом случае совесть Иссерли будет спокойна.

Она распахнула дверь, и собака выскочила, как реактивный снаряд, упала на траву, практически перекувыркнувшись через голову, а затем, дрожа и приплясывая, повернулась к Иссерли и стала ее рассматривать. Из-за черно-белого окраса шерсти собака напоминала миниатюрного Амлиса Весса, внезапно превратившегося в животное. Она смотрела на Иссерли, наморщив в недоумении черный лоб, который пересекали похожие на резину складки.

Иссерли оставила дверь фургона открытой и направилась обратно к шоссе А-9. Она не очень удивилась, когда собака потрусила за ней следом, обнюхивая край пуловера Пеннингтона, который доходил Иссерли почти до колен, как платье. Сперва спаниель тыкался носом в ее бедро, потом она почувствовала, как влажный язык облизывает ее руку. Вскрикнув от отвращения, Иссерли подняла обе руки в воздух, словно сдаваясь невидимому врагу, и заторопилась к машине.

Собака Пеннингтона умудрилась еще один раз облизать ей руку, когда Иссерли, закрывая дверцу, отгоняла ее, чтобы не прищемить ей морду. Непонимающим взглядом спаниель смотрел на Иссерли, поворачивающую ключ зажигания.

– Учись обходиться сама, псина, – сказала Иссерли, прекрасно сознавая, что собака не понимает ее слов.

Затем она уехала, а собака так и осталась сидеть на обочине.

По дороге домой Иссерли поймала себя на том, что думает точно о том, о чем думала всю ночь: как ей поступить с остатком своей жизни.

Разумеется, возможностей имелось много – все зависело от того, насколько ей достанет смелости и сколько физических страданий она может вынести. У каждого плана были свои привлекательные стороны и свои пугающие перспективы. Но она устала постоянно сравнивать один вариант будущего с другим, да и вообще устала от мыслей.

Следовало довериться инстинкту. Она положит пальцы на рычажок сигнала поворота, и пусть будет что будет.

Через несколько минут она уже подъезжала к дорожному указателю, на котором было написано «В-9175: Портмахомак и прибрежные деревни». Она посмотрела в зеркало заднего вида и на дорогу впереди: ни спереди, ни сзади не было никого, кто мог бы помешать ей самостоятельно принять решение. Ее пальцы повисли над переключателем. Нога словно прилипла к педали газа. Указатель пролетел мимо, поворот скрылся за деревьями, а Иссерли по-прежнему ехала в северном направлении. Она решила, что больше никогда не увидит ферму Аблах.

Несколько позже, все еще двигаясь на север, Иссерли въехала на Дорнохский мост, и у нее тотчас же засосало под ложечкой. Это не был голод, хотя она хотела есть. Это было предчувствие. Что-то поджидало ее на другой стороне.

На середине моста она заехала на парковку, предназначенную для туристов. Там находился один-единственный турист, который разглядывал, наклонившись через перила, блестящую гладь залива. На шее у него болтался бинокль – на случай появления тюленей или дельфинов. Иссерли остановила «тойоту» и осторожно открыла дверцу. Турист обернулся, чтобы посмотреть, кто приехал. Он был толстым и низеньким, с тощими ногами – критериям качества, принятым у Иссерли, он явно не соответствовал.

– Привет, – сказал он, морщась от яркого солнца.

– Привет, – откликнулась Иссерли из-за «тойоты». Ограничившись этим, турист остался стоять там, где стоял, а она, повернувшись в другую сторону, начала рассматривать далекий берег, в который упирался мост. Прикрыв лицо ладонью и сняв очки, вглядывалась она огромными глазами в даль, рассматривая машины, которые словно застряли на транспортной развязке перед въездом на мост, не в силах решить, свернуть им или продолжить путь по Клэшморской дороге.

Затем среди автомобилей на развязке она заметила сигнальные огни полицейской машины, которая прокладывала себе путь сквозь поток транспорта.

Иссерли запрыгнула обратно в «тойоту» и завела двигатель. С гораздо большим мастерством и проворством, чем можно было ожидать, она развернулась посередине моста – грубейшее нарушение правил, конечно, но вряд ли полицейская машина, находившаяся так далеко, могла обратить на это внимание и пуститься в погоню. Она бросила взгляд через плечо, чтобы посмотреть на туриста, стоявшего у перил: тот взирал На нее глазами, полными изумления, но бинокль по-прежнему болтался у него на шее – так что он вряд ли пытался запомнить ее лицо или номер автомобиля.

«Хочу домой», – подумала Иссерли, но она уже приняла решение: у нее больше не было дома.

Через несколько минут она, справившись с минутным искушением, уже пересекала Тайн в южном направлении. Если бы она захотела свернуть с шоссе А-9 и проехать через центр города, то смогла бы пересечь его и выбраться на альтернативную дорогу на Портмахомак – и, соответственно, на ферму Аблах. Но ферма Аблах была закрыта для нее навсегда. Если она не будет доставлять товар, «Весс инкорпорейтед» тут же перестанет о ней заботиться – это Иссерли знала наверняка. Никто не станет предоставлять ей кров и кормить за здорово живешь.

Что же касается обещания Амлиса вернуться… разве она не убедилась в том, чего стоят посулы богачей? Разве не помнит, что вышло из всех обещаний мужчин позаботиться о ее судьбе, когда она достигнет возраста классификации? «На Территории? Такую красавицу? Пусть только попробуют, Исс, – я сразу же устрою скандал моему отцу». Трусливые маленькие пижоны – вот они кто. Шли бы они куда подальше!

«Теперь я знаю, как привлекателен этот мир, – сказал Амлис, когда прикоснулся к ее руке. – Он такой… такой красивый». Что он имел в виду? Не хотел ли он тем самым сказать, что и она тоже красивая, как часть этого мира? Иначе зачем тогда он прикоснулся к ней? Его пальцы… Но нет, разумеется, он не имел в виду ничего подобного. Он увидел океан и небо в снеговых облаках впервые в жизни, и в это же время рядом с ним потела изувеченная уродина. Прелести ее искромсанной плоти вряд ли могли состязаться с красотами раскинувшегося перед ним неведомого мира.