Марина Москвина - Танец мотыльков над сухой землей

— Мохито я пить уже не буду. Я левомицетин выпил. Это покруче всякого мохито…

Я и мой сосед по Орехово-Борисову, писатель Владислав Отрошенко, жалуемся Тишкову, что в издательстве «FreeFly» нам обоим не заплатили добрую половину гонорара, ни книгами не отдали, ни деньгами, просто послали, и весь разговор.

— Хватит уже вам якшаться с мелкими жуликами, — гордо ответил Леня. — Пора иметь дело с крупными аферистами!

Отрошенко нам чай принес.

— Возьмите, — говорит, — чай с женьшенем. А то у меня и так по утрам стоит, а от него — как встанет утром, так до вечера и не опускается. У меня и дедушка пил такой чай, и прадедушка! До девяноста лет не хотели расстаться с этим состоянием.

— Эту миниатюру ты можешь закончить так, — посоветовал Тишков. — «„А мы не боимся того, что волнует Владика! Давай сюда этот чай!“ — сказал Леня, заварил и выпил две чашки. Потом ушел и три дня не возвращался».

В Переделкине бабушка:

— Я такая коммуникабельная! Сегодня на Серафимовича встретила двух гуляющих старушек, и одна из них мне сказала, что другая — жена Катаева. Валентина Катаева!!! Вы мне подскажете, что он написал? «Молодую гвардию»?

— Нет, — ответил философ Владимир Храмченко. — Он написал «Кортик».

— Кем вы были до перестройки? — спросил меня сосед по столу Викентий.

— До перестройки, — говорю, — я была тем же, кем и после перестройки.

— А я до перестройки был советским шпионом.

— Где же вы шпионили?

— В Африке и в Азии, — прошептал мне на ухо Викентий.

— Год трудно прожить, — говорит Володя Храмченко, — куда легче — вечность. А год — его нужно прожить подробно, минута за минутой — с людьми. С людьми ведь трудно жить, с богами — легче.

В этот момент является Викентий:

— Здесь газеты «Московский комсомолец» нигде нельзя купить? Вы в курсе, что сгорел издательский дом «Правда»? Все! Полное крушение.

— …Вот я смотрю на него, — продолжает Володя, — и вижу, какие на Земле возможны огромные свершения, труд, который позволит ему еще когда-нибудь подняться до небес. У него очень хорошее рождение сейчас. Он много трудился, чтобы родиться человеком и стать тем, что он есть…

Под этот монолог Викентий молча употребил натощак свеклу с черносливом, съел щи, кашу с котлетой, выпил компот, сказал «Спасибо!» и отправился играть в бильярд.

В столовой Дома творчества у всех в тарелках котлеты с макаронами, а Володя Храмченко — в феврале — ест арбуз, на столе у него горят свечи, каждый день он объявляет во всеуслышание, что у него день рождения, и царственно принимает поздравления.

— А вы чем занимаетесь? — спросила «коммуникабельная» старушка Юрия Борисовича Рюрикова.

Он ответил:

— Амурологией.

И тут же пожаловался:

— Раньше мои книги расхватывали, а теперь более массовая литература все перекрыла. Меня совсем не покупают…

В вагон метро вошел пьяный — оглядел тяжелым взглядом сидящих пассажиров и сказал:

— Блядь, все на одно лицо!

Мальчик входит в троллейбус, окидывает пассажиров гневным взаром и громко произносит:

— Ну и ну! Старики уселись, а маленькие — стоят!

— Я сегодня ехала в автобусе, — рассказывает моя сестра Алла, — и там один джентльмен меня всю дорогу толкал, пока я не закатила ему скандал. Он давай меня оскорблять, тогда я схватила его шапку и выкинула в открытую дверь. Как раз была остановка. Он прямо не знал, что делать — наброситься на меня с кулаками или выскакивать за шапкой. Если б это был настоящий джентльмен, аристократ в шестнадцатом колене, он бы, конечно, остался, а этот ненастоящий — он выскочил…

В метро зашла девушка в вагон — там было так тихо, ей, видимо, почудилось, что это какое-то учреждение, и она сказала:

— Здравствуйте.

Звонит Люсина секретарь парторганизации Клавдия Ивановна. У нее давно болел муж, вот она позвонила с печальной вестью — он умер.

— Вы представляете? — она говорит. — Утром попросил творога — я ему сделала со сметанкой, с вареньицем, он позавтракал и умер.

— Клавдия Ивановна! — воскликнула Люся. — Ваш муж — он святой!

Леня пришел в литографскую мастерскую — решил напечатать литографию «У каждого человека есть свой слон».

— Вхожу и вижу такую картину, — рассказывает Леня, — рабочие кидаются картонками, причем запуливают — ого-го! Играли, гонялись друг за другом, гоготали, потом засветили одному в лоб и разбили ему очки. Тот рассвирепел и стал дико ругаться. Чуть не до драки дело дошло!..

На следующий день Леня пришел, только начал в тишине рисовать слонов на чистом белом камне, а кто-то слонялся, слонялся и говорит: «Ну, что? Давайте кидаться?»

И они начали кидаться, пока люстру не разбили.

В Переделкине — старица-стоматолог беседует с очень пожилым человеком.

— А помните, какие были зубы у Ольги Берггольц?.. — он спрашивает у нее.

Когда-то Леонид Бахнов прочитал мне свое стихотворение. Прошло двадцать с лишним лет, а я его помню наизусть:

Тишков приходит в гости к художникам Игорю Макаревичу и Елене Елагиной, а они, грустные, сидят в мастерской, Лена говорит:

— У нас умер второй хомяк.

И показали — у них за окном во дворе на Малой Бронной — маленькое кладбище. Там похоронен их старый кот, хомяк, ручная крыса и вот еще один хомяк.

— Игорь Макаревич нашел на помойке зеркало — абсолютно туманное, — рассказывает мне Леня. — Ходит в нем кто-то — из глубины видно, двигается. Вглядишься — а это ты сам…

— …Я не буддист, понимаете??? Я не буддист! Я ДЗЭН-буддист!!!

— …А еще дай бог здоровья… этому… ну, с нашей улицы… как его зовут… Ну, ты его знаешь… Господи…

На выступлении в детской библиотеке Яков Аким прочитал что-то из любовной лирики.

Всем сразу вспомнились Ромео и Джульетта. Один мальчик поднял руку и спросил:

— А сейчас кто-нибудь умирает от любви?

— По разным причинам, — уклончиво ответил Яша.

Идем с Яковом Акимом на сороковины Юрия Коваля. Думаем, что купить.

— Арбузу, — говорю, — я уверена, Юрий бы обрадовался больше, чем цветку…

— Но меньше, чем бутылке, — заметил Яша.

Леня меня ругает:

— Нет, ну надо же! Только сидит и думает — от кого бы еще полететь на воздушном шаре?

Володя Храмченко рассказал, как он прыгнул с парашютом — сколько было треволнений, переживаний, а встал на землю — и всех людей увидел не дифференцированно — тот студент, а тот профессор, а как…