Дмитрий Тростников - Знаменитость

Последним в комнату зашел милицейский начальник изрядных габаритов. Он один был размером больше пары заморышей-сержантов. Отдуваясь, начальник снял фуражку и окинул странное помещение подробным взглядом. При этом он, не торопясь, вытирал платком пот со лба, мастерски держал паузу, не выдавая удивления.

— Концерт окончен! — наконец объявил этот капитан. — Ну и попали же вы, граждане! Только чистосердечное признание может облегчить вашу участь… — а голос у огромного мента неожиданно оказался тонким, пронзительным фальцетом.

Маленький настольный вентилятор тужился изо всех сил. Он гнал струйку спертого воздуха прямо на дежурного милиционера. Который сидел за столом в расстегнутой на две пуговицы серой форменной рубашке, весь заваленный папками и бумагами. Остальное пространство дежурной части отделения милиции, куда нас доставили всем скопом, было погружено в жаркую духоту.

— Оформляй всех! — велел дежурному необъятный милицейский начальник. Задержанные музыканты столпились хмурой кучкой перед столом.

— Сейчас составят протокол задержания — и все! Бумага есть — дальше не вырубишь топором, — мрачным шепотом предрек скрипач Ёсиф. — Доигрались! Теперь волчий билет — ни в один ансамбль не возьмут. На похоронах и в подземных переходах играть — за счастье будет. А некоторым знаменитостям — реальный срок светит…

Он многозначительно кивнул в сторону певца Алеши. Тот еле стоял на ногах.

— И никакой надежды? — тоже шепотом спросил я.

Ёсиф пожал плечами, давая понять, что надежда умирает последней.

— Может, Василич как-нибудь извернется? Недаром же его сразу в районное отделение повезли. Только мы должны молчать, как партизаны! Продержаться, чтобы он успел там договориться, подмазать кого следует. Нам тут надо в полную «несознанку» уйти — домашний концерт, репетировали ко дню рожденья мамочки… — шепотом наставлял меня бывалый скрипач.

Алеша тем временем озирался по сторонам, силясь понять, где находится и что происходит. Обеими руками певец опирался на угол стола, но все равно пошатывался, непроизвольно сдвигая стопку папок дальше к краю.

— Товарищ капитан! — взмолился дежурный. — Ну, как я вот этого алкаша оформлять буду? Он же на ногах не держится, его в вытрезвитель надо, пусть там с ним работают…

Этот милиционер не представлял, как быстро на самом деле Алеша приходит в себя. Всего полчаса назад несколько стражей порядка выволокли из подъезда и с размаху кинули в «черный воронок» худое тело с неловко болтающимися длинными руками. Но даже в момент экзекуции певец только завозился на железном полу УАЗика, так и не проснувшись.

— Фамилия, имя, отчество? — как можно отчетливее спросил его дежурный, оформляя протокол.

— Козырев он, Алексей Даниилович, — торопливо пояснил скрипач Ёсиф, стараясь не усугублять неприятностей. — Вы извините его, товарищ милиционер, перебрал человек на жаре, с кем не бывает.

Но милицейский начальник вдруг передумал уходить в свой кабинет. Он сделал шаг к столу дежурного, в упор оглядывая компанию с высоты своего немалого роста.

— Я спрашиваю: фамилия, имя и отчество?! — угрюмо прикрикнул дежурный на шатавшегося Алешу, явно бравируя в присутствии начальства, что шутить он сам не собирается и другим не даст.

— Я Алеша Козырный! — вдруг во всеуслышание заявил певец с нотками апломба. Все милиционеры, присутствовавшие в дежурке, захохотали.

Музыканты замерли. На лице Ёсифа застыл неподдельный ужас. Видимо, каждый раз, когда эти ребята записывали очередной подпольный концерт, дамоклов меч разоблачения висел над всеми. Каждый удар по струнам сопровождался этим глубинным страхом, накопленным годами. И вот главный певец блатных песен с первых же слов разоблачил себя сам, безо всяких хитроумных допросов.

— Это который воровские песни поет? — сообразил дежурный. — Ну, товарищ капитан, всему отделению, считай, пофартило! В прокуратуру докладывать? Такое дело раскрыть не каждый год удается — оно даже по министерскому отчету может пройти! — не скрывал радости активный дежурный.

Еще бы ему не радоваться, когда на столе в качестве неопровержимого вещдока лежала бобина с пятьюстами метрами импортной магнитофонной пленки «BASF». И каждый ее метр содержал неопровержимые доказательства преступления. И сколько продлится разбирательство — одному богу известно. Перспектива, что не отпустят до конца дня или того хуже — посадят на ночь в камеру, стала совершенно реальной.

Не задавшийся с самого утра день теперь уже грозил навсегда сломать мою судьбу. И это если потерпевший инструктор сдержал слово и все еще не подал заявление об угоне. А если уже подал? И на меня разослана ориентировка? В этом случае — меня могут отсюда вообще не выпустить. А здешние менты с восторгом отчитаются о задержании организованной банды автоугонщиков и подпольных певцов!

Во что бы то ни стало вырваться отсюда до пяти вечера — так стоял вопрос жизни и смерти.

— Может, сказать, что меня невеста ждет? Собирались сегодня заявление в ЗАГС подавать, — тихо спросил я у музыкантов. — Если до пяти часов не появлюсь — ЗАГСы закроются, а она решит, что я сбежал…

— Дождется! Лет через пять… — многозначительно успокоил жестокий клавишник. — Если шибко верная — обязательно дождется!

Музыканты тихо прыснули задавленным смешком. В этот миг могло показаться, что в отделении царит счастье и гармония. Милиционеры сияли от сознания профессиональной удачи, задержанные ухмылялись своему тайному веселью.

Только милицейский начальник не поддался общему настроению, оставаясь напряженно серьезным. Своими могучими ручищами резко встряхнув за плечи тщедушного Алешу, он пристально уставился в глаза певцу с недобрым прищуром.

— А доказать можешь, что ты Алеша Козырный? — заявил мент своим противным тонким голоском.

Но в ответ певец вдруг начал захлебываться приступом булькающего, сдавленного смеха прямо в лицо суровому капитану. Он был все еще невменяемо пьян и лишен даже намека на инстинкт самосохранения.

— А-а, его поймали, арестова-али, велели паспорт показать! — вдруг взревел во всю глотку Алеша и уцепился руками за край стола. Гора картонных папок соскользнула на пол, наделав шуму. Часть папок рассыпалась, и листы протоколов, заявлений и других документов в беспорядке разлетелись по полу.

Дежурный вскочил, предвкушая хорошую взбучку, даже воротник на его рубашке агрессивно наклонился. Ёсиф инстинктивно зажмурился, чтобы не видеть неизбежного жестокого избиения. Он отшатнулся и замер в тоске.

— Цыпленки тоже хочут жить!!! — теперь уже любому, кто хоть раз где-то слышал записи Алеши, было очевидно, что это тот самый голос с цыганскими интонациями. Он не унимался, продолжая оглашать воплями дежурку и сопротивляться.