Чума в Бедрограде

Когда Гуанако вернулся в аудиторию к юному Габриэлю Евгеньевичу, ни о каком экзамене и речи уже быть не могло — только о роли скопников в деле Революции! В ведомость пошла какая-то там четвёрка, а Габриэль Евгеньевич в следующем году пошёл писать диплом к Гуанако. Про это самое, ага. Гуанако же его сдуру на том экзамене убедил, что романы — хуйня, а вот такое провокационное исследование, выполненное притом по всем правилам академически хорошего тона, — это да, это было бы охуительно. Габриэль Евгеньевич за лето созрел и припёрся с самыми серьёзными намерениями прямо к Гуанако, когда тот уже и думать забыл обо всяких там скопниках.

Так Гуанако получил своего первого дипломника, репутацию совратителя студентов и очень, очень много головной боли на всю оставшуюся жизнь.

Так Габриэль Евгеньевич бросил писать романы, по крайней мере — бросил показывать написанное кому бы то ни было. А ведь до Набедренных и скопников его даже издавали (даже нормальные издательства). Вот эту книжку, экземпляры которой сейчас спешно собирает по всем шкафам Ларий, Габриэлю Евгеньевичу заказали за приличные деньги, когда он был всего-то второкурсником. И на кафедре потом за курсовик засчитали, почему бы и нет — добротная же книжка вышла.

Задача от издательства — беллетризировать глубоко научные сведения об определённом историческом периоде. Чтоб было исторически достоверно, но с интригой, мистикой, духовностью и подходящим к случаю языком. Мистики, духовности и языка (здесь самое место безвкусной пошлой шутке про язык) у Габриэля Евгеньевича всегда было хоть отбавляй. Деньги свои он отработал честно, забабахал исторический роман с действием, развивающимся параллельно в четырёх временах (и ни в одном времени особо не облажался ни со стилистикой, ни с деталями).

А объединяла все четыре времени в тексте она, родимая, — загадка Падения Хуя.

Вот и пусть студенты почитают, мозги займут. Там и по делу много чего полезного есть, и традиционных габриэль-евгеньевических соплей тоже достаточно. Гуанако подозревал, что Габриэля Евгеньевича за сопли и выбрали из кучи претендентов на приличные деньги, он же как раз тогда начал со всякими малыми формами печататься в этой, как её — «Литературе Нового Бедрограда». Хороший был журнал, Гуанако так до скандального закрытия из-за плагиата в него вяленую рыбу и заворачивал — всё время кто-нибудь особо культурный приносил почитать.

Какая-то очень простая и очень очевидная недомысль зашевелилась у Гуанако в мозгу.

«Литература Нового Бедрограда», вчерашние вытряхнутые с полок номера на полу в квартире Габриэля Евгеньевича, он-то их не для вяленой рыбы держал, а для соплей. Сопли, сопли, традиционные габриэль-евгеньевические сопли, «Литература Нового Бедрограда», номера на полу, очередные всем прекрасно известные сопли, ну блядь, ну, ну —

— Читал я этот самый габриэль-евгеньевичевский роман про Хуй, — в тишине брякнул Дима, — там же соль не в исторических деталях, там всё время кто-нибудь с кем-нибудь не трахается, плачет от обиды и умирает. Или трахается, плачет от стыда и умирает. Или просто плачет от бренности бытия и умирает. И кругом сплошные открытые финалы, потому что непонятно, где плачут и умирают на самом деле, а где в мыслях, мечтах и прочих кошмарных снах, — Дима вдруг улыбнулся самому себе и стал в два раза громче. — Знаете, что? Пусть студенты в качестве эссе пишут продолжение. Ну типа что там на самом деле вышло, или как это воспринималось с другой стороны, или что потом с героями стало. Или альтернативное повествование — как кто-нибудь с кем-нибудь потрахался и неожиданно не заплакал. Или про Хуй в ещё каком-нибудь времени — хоть в будущем. В общем, зануды могут написать исторический обзор, остальные — хорошую порнографию. И весело, и трудоёмко, и на все вкусы, и художественная мускулатура ещё никому не мешала, — Дима задумался. — Отдельно одарю того, кто напишет убедительное произведение о том, как я давеча этот самый Хуй под Колошмой нашёл.

Ещё в начале сей прочувствованной речи гуанаковская недомысль (простая и очевидная, ну такая же очевидная!) сорвалась с крючка и ухнула в неведомые психические глубины. Гуанако потряс головой, но восстановлению недологической недоцепочки это не слишком помогло. Леший.

— Насколько убедительное? — на автомате переспросил Гуанако. — Думаешь, чьё-то больное воображение сможет дотянуть до эпического размаха реальных событий?

Недомысль, кажется, была потеряна навсегда.

— Вот и узнаем, есть ли в рядах наших студентов истинные провидцы.

— Если провидцы внезапно смогут прозреть морально-этическую составляющую нынешних событий, так и знай, мне будет неловко, — очень честно ляпнул зачем-то Гуанако. — Даже стыдно.

Дима бросил на него выразительный взгляд из-под не менее выразительно нахмуренных бровей, но всё-таки придвинулся чуть поближе. Совсем уж припадать не стал (не время и не место), но Гуанако и так понимал, что припал бы обязательно, если б время и место позволяли.

Стало спокойно и почти не стыдно.

Что ещё не означает, что майские подвиги не будут ещё долго терзать по ночам гуанаковскую совесть.

Дверь угрожающе распахнулась — и, кажется, всё-таки с ноги (с двух ног). Значит, не Ройш, хотя пора бы и ему явиться уже наконец.

Поговорить с Ройшем, поговорить уже наконец с Ройшем. Срочно.

— Его надо покарать!

— Наказать, отстегать и поставить на место!

— Поставить в угол на чечевицу. Его место в углу, а не в библиотеке.

— Ладно бы он просто манкировал приглашением на экстренный слёт штаба.

— Мы бы могли ему это простить после нескольких розог.

— Но он укрыл за неприступными стенами библиотеки не только себя, но и усики!

— Кафедральные революционные французские усики Золотца!

— Это расстрельное дело, какие тут розги. Он подрывает государственные устои.

— Что мы будем делать, если Ройш решит на старости лет податься в контрреволюцию?

— Бежать в Афстралию в одной рубашке, как Максим, который узнал тайну Ройша первым. Максим нашёлся? — поздоровались (будем считать) Охрович и Краснокаменный.

Ответил им Ларий, так и не подняв глаз от аскетичной обложки романа Габриэля Евгеньевича про Хуй:

— В Порту — не нашёлся.

Охрович и Краснокаменный одновременно заломили руки.

— И в Бедрограде не нашёлся!

— Не то чтобы мы обладали достаточной для поисков Максима властью в Бедрограде.

— Но мы сделали всё, что было в наших силах.

— Никакая власть не может сравниться с нашими силами.

— Особенно когда при нас табельные розги.

— На которых мы готовы поклясться, что Максим бежал из Бедрограда в Афстралию.

— Но мы питали надежду, что он воспользовался услугами Порта.