Чума в Бедрограде

Максим проследил за его суматошными жестами: метрах в пятидесяти от такси на заборе возникла фигура в тельняшке, чуть неуклюже качнулась, бросая на асфальт что-то большое. Видимо, тюк с тряпьём или опилками. Фигура огляделась, помялась, прицелилась и приземлилась с высоченного забора на свой заранее подстеленный тюк.

Вскочила, отряхнулась, отошла подальше и, размахнувшись, перекинула тюк обратно за забор. Видимо, таки тряпьё, а не опилки.

Пара секунд — и Гуанако уже в городе, преодолевает своим мучительно знакомым быстрым шагом расстояние до такси. Улыбается заранее, как будто видит Мулю Педаль с Максимом сквозь затемнённые стёкла.

Лёгкость, подумал Максим, делает лучших самыми лучшими . И тяжело вздохнул.

— Не хочется никого нервировать лишний раз с этой блядской блокадой, — распахнул дверь такси Гуанако. — Там на постах сейчас такое творится, что лучше не соваться со своим пропуском. Страждущие убьют нахуй постовых, которые пропустят в город какого-то наглого хуя с бумажкой. Так что приходится выбирать альтернативные пути.

— С такси или грузовиком проще, — радостно закивал Муля Педаль. — Думают, везём чего хорошее, не бухтят. Только прицепит’ся пытаются.

Блокада Порта, подумал Максим. Перекрытые входы и выходы, недовольство портовой швали. Там сейчас ещё неспокойней, чем всегда. Там сейчас кошмар.

— Здравствуй, — протянул руку с заднего сиденья Гуанако. — Ты живой?

Максим неопределённо повёл плечами, пожал протянутую руку и только сейчас заметил, что Гуанако мокрый: характерный запах воды, непросохшие волосы, едва заметные дорожки застывшей соли на коже.

— Сходил ополоснулся прямо в Пассажирском Порту, — пояснил Гуанако, дав Максиму возможность не отвечать, живой он или не очень. — Там же сейчас пусто совсем, таможенники не шугают, приличия и безопасность не блюдут. А бухта классная. Когда солнце встаёт, так вообще.

— Просто так сходил? — удивлённо переспросил Муля Педаль, газуя и оставляя за спиной высоченный забор, ухоженный сквер и коробки автомастерских.

Гуанако засмеялся:

— Ага. Ничего не пиздил и никого не мочил, ты представь. Плавал себе меж беленьких-чистеньких пароходиков и на рассвет любовался как последний кретин, — поискал по карманам самокрутку Гуанако. — Муля, было б дело — я б тебя кликнул, не сомневайся.

Блокада Порта, подумал Максим, корабли, не выпущенные в море, беспорядки и паника. Пока портовая шваль осаждает доступных ей представителей власти — капитанов, таможенников, диспетчеров, а кто-то, наверное, и саму Портовую гэбню, — Гуанако сходил поплавать в бухте Пассажирского Порта на рассвете.

Как же понятно, подумал Максим, почему Габриэль вздыхал по нему столько лет.

Как же непонятно, почему его вообще занесло в Университет.

Гуанако ведь другой породы — ему бы контрабанду возить из далёких стран, а не экзамены принимать, он же на короткой ноге с Портовой гэбней, он же с отрядских лет по портовым закоулкам прячется и через заборы прыгает.

Максим попробовал представить, на что был бы похож Университет, не случись там Гуанако, но забуксовал уже на контрреволюционном движении. Заглохло бы само? Или всех бы пересажали? Или что-нибудь получилось бы? Но что? Не уничтожение же существующего государственного строя, в самом деле.

Максим буквально увидел перед собой стройный ряд томов ПСС Гуанако, которое они когда-то ваяли всей кафедрой, чтобы идеологически прикрыть действия Университетской гэбни. Увидел Габриэля, который щурился в своих очках с простыми стёклами над затёртыми машинописными листами, пытаясь сложить недоработанные отрывки в подобие целого, и тайком подливал себе в чашку больше коньяка, чем кофе.

Это было давно, с тех пор Габриэль стал щуриться гораздо чаще — может, и правда зрение село? А недавно, во вторник, ещё до того, как разругаться с Габриэлем и хлопнуть дверью, Максим застал на кафедре студентку Шухéр с первым томом ПСС Гуанако в руках. Нелепо раскричался — вместо того, чтоб порадоваться, что домашняя девочка решила-таки почитать что-то ещё, помимо своей слезливой росской классики.

Задело, что домашняя девочка захотела начать просвещаться именно с томов Гуанако. А с чего ещё, спрашивается, ей было начинать?

— Я хотел спросить, — прокашлялся Максим. — Студентка Шухер и Хащина — там стало что-нибудь понятно? Был, не был в больнице Силовой Комитет? Я же, — Максим замялся было, но продолжил, — я же выключился из работы Университета как раз на этапе выяснения, что с ней произошло.

Ройш, подумал Максим, немногим лучше Максима. Но и Максим не лучше Ройша.

Гораздо, гораздо хуже: он же сам утром четверга ругал того за не скоординированную с гэбней ночную поездку в Хащину после звонка из больницы. Распылялся перед Ройшем, сутулым и скрюченным ещё больше обычного: вы рехнулись, чем вы думали, как бы вы за неё ни волновались, вы должны были сперва известить нас, и хорошо, конечно, что всё хорошо закончилось, а ведь могли пропасть и вы…

Днём четверга Максим рехнулся, думал чем-то не тем, волновался и не известил. Пропал — и хоть в результате вернулся, всё равно нельзя сказать, что это закончилось хорошо.

— Уй бля, она же Шухерова дочка, — Гуанако тем временем звонко хлопнул себя по лбу. — А я-то и не подумал сразу, а он вот с чего!

Максим вопросительно обернулся. Не то что бы его в самом деле так интересовало, что именно произошло со студенткой Шухер. Уже очевидно, что ничего хорошего. Но когда-то давно, тысячу лет назад, в прошлую субботу Максим пообещал ей безопасность — а потом она куда-то испарилась, а Ройш стал ещё сутулей и скрюченней обычного.

Если бы кто-то пообещал безопасность Габриэлю, а потом тот куда-то испарился, Максим бы стёр этого кого-то в порошок.

Только безопасность Габриэлю обещал сам Максим. То, что его запихнула в Порт Бедроградская гэбня, — целиком на совести Максима. То, что он оказался при этом зачумлён, — тоже, но в несколько меньшей степени. В конце концов, медицинская безопасность не совсем в компетенции Максима, хоть это и не оправдание.

Интересно, у студентки Шухер тоже чума?

— Погано вышло, — прищёлкнул языком Гуанако. — Леший, из головы как-то вылетело, что девочка-без-диктофона — Шухерова дочка. Он же на курс меня старше учился, мы же с ним оборот твири не поделили, я и не держал в уме, что у него дочка. У меня-то детей нет. Идиот, — рассеянно побеседовал с собой Гуанако.

— Начал’ник, ты чё? — покосился на него Муля Педаль, лихо вписавшись в сложный разворот.

— Муля, давай без начальников, — поперхнулся Гуанако. — Какой я тебе начальник? Я тебе подельник, а ты не дури.

Максим почти усмехнулся: призрак Начальника Колошмы пролетел мимо услужливого, но не слишком осведомлённого Мули Педали, а тот и не понял, что не так.