Игорь Губерман - Гарики предпоследние. Штрихи к портрету

Поют юнцы свои запевки
про нежных кралей и зазноб,
а мы при виде юной девки
не в жар впадаем, а в озноб.

В острые периоды влюбленности —
каждый убеждался в этом лично —
прочие порочные наклонности
ждут выздоровления тактично.

Мы проявляем благородство
и дарим радость Божьим сферам,
когда людей воспроизводство
своим поддерживаем хером.

С тугими очертаниями зада
иметь образование не надо.

В этом гомоне и гаме,
в этой купле и продаже
девки делают ногами,
что уму не снилось даже.

Любовь немыслима без такта,
поскольку он — важнейший клей
и для игры, и для антракта,
и для согласия ролей.

Живет еще во мне былой мотив,
хотя уже я дряхлый и седой,
красотку по соседству ощутив,
я с пылкостью болтаю ерундой.

Овеян двусмысленной славой,
ласкаю сустав подагрический,
а где-то с распутной шалавой
гуляет мой образ лирический.

Многим птицам вил я гнезда
на ветвях души моей,
только рано или поздно
пташки гадили с ветвей.

Поскольку в жизненном меню —
увы — нам большего не дали,
я женщин искренне ценю
за обе стороны медали.

По весне, как козырная карта,
без жеманства, стыда и надменности
для поимки любовного фарта
оголяются все сокровенности.

Увы, но в жизни скоротечной
с годами вянет благодать
уменья вспыхнуть к первой встречной
и ей себя всего отдать.

Профан полнейший в туфлях, бусах —
эстетской жилки я лишен,
зато сходился я во вкусах
с мужьями очень разных жен.

Загадочно мне женское сложение —
духовного и плотского смешение,
где мелкое телесное движение
меняет наше к бабе отношение.

Семья — устройство не вчерашнее,
уже Сенека замечает:
мужик — животное домашнее,
но с удовольствием дичает.

Податливость мою хотя кляну,
однако же перечить не рискую:
мужчина, не боящийся жену,
весьма собой позорит честь мужскую.

Многим дамам ужимками лестными
я оказывал знаки внимания,
потому что с учтивыми жестами
тесно связан успех вынимания.

Любовь — не только наслаждение:
и по весне, и в ноябре
в любви есть самоутверждение,
всегда присущее игре.

Зная книгу жизни назубок,
текста я из виду не теряю,
важную главу про поебок
я весьма усердно повторяю.

Глубоким быть философом не надо,
повсюду видя связи и следы:
любовью мир удержан от распада,
а губят этот мир — ее плоды.

Наукой все границы стерты,
на днях читал уже в печати я,
что девки делают аборты
от непорочного зачатия.

Необходим лишь первый шаг
туда, где светит согрешение,
а после слабая душа
сама впадает в искушение.

За мелким вычетом подробностей
невмочь ни связям, ни протекции
помочь ни в области способностей,
ни в отношении эрекции.

Весной зацвел горох толченый,
влюбился в рыбу крокодил,
пошел налево кот ученый
и там котят себе родил.

Меняются каноны и понятия,
вид мира и событий, в нем текущих,
одни только любовные объятия —
такие же, как были в райских кущах.

В беседе с дамой много проще
воспринимать ее на ощупь.

Когда мы видим лик прелестный
и слов уже плетется вязь,
то блекнет весь пейзаж окрестный,
туманным фоном становясь.

Порой грущу при свете лунном,
томясь душой перед рассветом,
что снюсь, возможно, девам юным,
но не присутствую при этом.

Под фиговым порой таится листиком
такое, что не снилось даже мистикам.

Пускай на старческой каталке
меня сей миг везут к врачу,
когда вакханку от весталки
я в первый раз не отличу.

Пройдет и канет час печальный,
и я меж ангелов небесных
увижу свет первоначальный
и грустно вспомню баб телесных.

Сыграет ангел мой на дудочке,
что мне пора пред Божье око,
и тут же я смотаю удочки,
и станет рыбкам одиноко.

С какой-нибудь
из дивно зрелых дам
пускай застигнет смерть
меня на ложе,
окликнет Бог меня:
— Ты где, Адам?
А я ему отвечу:
— Здесь я, Боже!

Всуе прах мой не тревожь,
а носи бутылки,
пусть ебется молодежь
на моей могилке.

Видя старческую прыть,
бабы разбегаются,
дед их дивно мог покрыть,
а они пугаются.

Время хворей и седин —
очень тяжкая проверка
утлых банок от сардин,
серых гильз от фейерверка.

Это враки, что выдохся я,
сочинялись бы книжка за книжкой,
но состарилась Муза моя
и стихи мне диктует с одышкой.

Хоть пыл мой возрастом уменьшен,
но я без понта и без фальши
смотрю на встречных юных женщин
глазами теми же, что раньше.

Сейчас, когда уже я старожил,
я верен обывательским пределам —
не то чтобы я жизнью дорожил,
но как-то к ней привык
душой и телом.

Хотя проходит небольшой
отрезок нашей биографии,
хоть мы такие же душой —
нас жутко старят фотографии.

Когда мы начинаем остывать
и жизнь уже почти что утекла,
мы ценим нашу ветхую кровать
как средство сохранения тепла.

Дряхлый турист повсеместно
льется густыми лавинами:
старым развалинам лестно
встретиться взглядом с руинами.

Старушке снятся дни погожие
из текших много лет назад,
когда кидались все прохожие
проситься к ней в нескучный сад.

Творец расчислил наперед
любое наше прекословье:
вторая молодость берет
у нас последнее здоровье.

Я вязну в тоскливых повторах,
как будто плывут миражи;
встречаются сутки, в которых
уже точно так же я жил.