Глеб Шульпяков - Общество любителей Агаты Кристи. Живой дневник

В тот вечер на столе красовалась початая бутылка коньяка «Готье».

Так сотрудников музея отблагодарил один небезызвестный поэт, решивший подшить к литературной славе лавры художника. Выставку его каракулей только что открыли на верхних этажах особняка.

А тут, внизу, шло свое застолье.

Рядом с бутылкой, прислоненная к вазочке, стояла картинка. Тушь, картон, какой-то романтический замок в облачных клубах – рисунок из разряда «ничего особенного», но вот автор, автор... «Теофиль Готье» – разобрал я подпись.

Они, музейщики, любили выпивать со знаменитостями.

Вечер еще гудел в подвале, когда заполночь я вышел на воздух. В кругах фонарей валил мокрый тихий снег, какой случается под оттепель ночью, когда люди, собираясь спать, задергивают шторы и замечают: снег, красиво. И вот им уже не до сна.

Москва задергивала занавески, а в Трубниках полыхали огни. Я выглянул из-за угла – в переулке снимали кино. Вдоль особняка рысцой бежал артист Меньшиков в роли Фандорина, а следом катилась камера на салазках. Из-за камеры на меня гаркнули.

Чтобы не мешать, я сунулся во двор большого доходного дома. Здесь тоже что-то снимали. Массовка, огни, кофе с бутербродами на приступке. Собственно, ради киношников двор и открыли.

Я прошелся по камню, осмотрелся. Обычный киношный бардак: провода, лампы, суета. Приметив дверь в углу, я спустился вниз. Она вела в подвал. Сыро, затхло, вода под ногами. Романтика, полный бред: зачем я сюда полез? В кармане отыскалась колумбийская зажигалка, и я щелкнул огнем.

Что тут увидел я! Из подвальной тьмы на свет разом выперли черные бока огромных деревянных бочек в два человеческих роста как минимум. Их было много, очень много. Десятки пузатых мамонтов рядами уходили в перспективу и терялись во мраке. И я, завороженный, пошел вдоль деревянных шеренг.

Они были пустыми и, скорее всего, принадлежали купцу, который выстроил дом. Стало быть, этот купец – этот умница, имевший вкус и дерзость устроить итальянское патио в центре Москвы, – занимался виноторговлей. Тут, в подвале, бочки и «собрали», поскольку целиком такую в дом не затащишь. И тут же хранили – вино, мадеру?

Я дошел до задней стены и увидел другие бочки – небольшие, в обхват. Штук десять, не больше: деревянные обручи. Цифры с буквами мелом еще можно было разобрать на боках. Но что значили эти цифры и буквы?

Сейчас, побывав в коньячных подвалах «Готье» и «Хайна», «Фрапэна» и «Полиньяка», я понимаю – ну конечно же! – это были самые настоящие коньячные бочки, доставленные из Коньяка на продажу в России. Те самые early landed, но только на русский манер и образ.

Сколько лет этим бочкам? И какой дом их поставлял в Трубники? Кино про Фандорина сняли, ворота наглухо задраили. И мне ничего не остается, как вспоминать о чудесах, которые нам иногда подкидывает Москва.

Правда, все реже.

Самое веселое место в Коньяке – это фабрика, где делают бочки.

После помпезных офисов и званых ужинов – после глубокомысленных дегустаций с многозначительным выражением лица – этот фабричный гвалт, этот ритм и, главное, этот запах свежих обожженных бочек, которые стоят, как матрешки, рядами, – вот настоящий карнавал в предбаннике адской кухни.

Если подбирать настоящий символ коньяку, это будет, конечно же, бочка. На коньячных этикетках встречаются пчелы и петухи, лошади и олени, минотавры, чайки и пантеры: то есть «люди, львы, орлы и куропатки». И ни один дом до сих пор не использовал в качестве своей эмблемы бочку.

Коньяк, составленный мастером, можно разгадать, расшифровать. Но как поймешь чудо рождения там, в темноте и тишине дубовых стенок?

Серые невзрачные штабеля дубовых досок – тот самый лес из Лимузена и Тронсэ (расщепленный, а не распиленный, чтобы не нарушать структуры!) – так вот, эти самые серые доски лежат на улице под ветрами и дождями, которые годами выхолащивают из древесины агрессивные танины – и ждут своего часа, когда будут они отструганы должным образом и собраны бондарем под стальное кольцо, а потом обожжены изнутри, поливаемые водой снаружи, и стянуты понизу стальным шнуром так, чтобы сошлись клепки намертво без гвоздя и клея, и окольцованы (отсюда и перестук – кольца заколачивать), и составлены, еще теплые, в ряды длинные: вот, подойдешь к одной такой свежеиспеченной бочке, снимешь крышку, а внутри – чудо! – пахнет ржаным хлебом и русской баней с дубовыми вениками.

По закону дуб годен под бочку после сорока лет роста, но для лучших коньяков берут дубы, которым по два века от роду.

Тронсейский дуб мелкозернист, танины и лигнины здесь мягче, спокойнее. Идеально подходит для выдержки «на короткую дистанцию», но и «на длинную» тоже годится.

Дубовые доски из Лимузена более пористы, но и танины тут жестче, ярче. Бочки из них хороши для длительной выдержки спиртов из Фин Шампани.

Манипулируя бочками – перемещая спирт из одного типа в другой – мастер раскладывает пасьянс, который (в зависимости от опыта) – на выходе сходится.

Или нет.

1888 г. – приняты первые меры по борьбе с катастрофическим нашествием тли на виноградники Франции. Из Техаса в Шаранту для привоя привезли лозу, устойчивую к филлоксере, и первые опыты скрещивания дали положительный результат.

1889 г. – между тем общий объем производства в Коньяке неукоснительно падает и вскоре достигает плачевных цифр: всего 307 758 гектолитров. В тот же год в Париже проходит выставка, на которой золотыми медалями награждены коньячные дома «Курвуазье» и «Фрапэн».

90-е гг. – в связи с упадком производства коньяка в Европе начинается бум виски, а на международном рынке все чаще появляются некачественные бренди, произведенные за пределами Франции, на этикетке которых значится «Коньяк».

1890 г. – пока опыты с подвоем продолжаются, общая площадь всех виноградников в Шаранте сокращается с 285 тысяч гектаров (до нашествия филлоксеры) до 46 тысяч. В тот же год установлено, что на коньячном рынке по продажам с большим отрывом лидирует дом «Хеннеси».

1891 г. – в Мадриде принята Конвенция, защищающая права производителя на наименование напитка по происхождению. То есть коньяк отныне не просто «тип» напитка, а напиток, который может быть произведен только в Коньяке. Однако многие страны до сих пор игнорируют основные положения этой Конвенции.

1892 г. – в Коньяке открыта лаборатория по исследованию виноградарства и виноделия. Специалистами впервые сформулировано научное обоснование уникальности «коньячных» почв и климата.

1895 г. – на 12 тысячах гектаров впервые высажена лоза с американским подвоем. С этого года общая площадь виноградников и объем коньячного производства начинает стремительно расти.