Весь свет

— Почему же вы не дали нам знать? — сказал я. — Мы принесли бы вам цветов с нашего холма.

— Спасибо. Очень мило с вашей стороны, — сказала она мне. — Я к вам пришла попрощаться. Уезжаю в город.

— А вы когда-нибудь вернетесь, мисс О’Рейли? — спросил я.

— Хотелось бы. Но, если ты попадешь туда сам, попытайся найти меня. Надеюсь прожить там дольше, чем здесь.

— Вы и там будете работать в школе?

— Еще не знаю. Постараюсь, конечно, устроиться в школу. В большом городе вакансий больше. — Она положила мне на голову свою руку: — Как бы там ни было, я всегда буду помогать таким, как ты, познавать мир... Всегда... пока на земле будет расти трава!

Ее слова прозвучали как песня. Я не понял тогда их истинного смысла, но запомнил их на всю жизнь. В тот вечер мы устроили прощальный ужин в честь мисс О’Рейли, принесли у кого какие были музыкальные инструменты и играли ей весь вечер допоздна. Луна висела в небе. Море было, как обычно, спокойным. Вдали высились горы. И звезды проливали свой тихий свет над миром...

Уже выпала утренняя роса, когда мы проводили мисс О’Рейли до машины.

Я чуть не заплакал, а мисс О’Рейли снова положила мне руку на голову и сказала:

— Помни, попадешь в город — обязательно разыщи меня. А сейчас счастливо оставаться!

Она уехала. И я больше никогда ее не встречал. Вскоре и я уехал из поселка и потом побывал во многих больших городах. Каждый год, когда листья начинали опадать с деревьев, я собирал свой чемодан и переезжал на новое место. Годы летели быстро.

Однажды утром я обнаружил, что прошло уже двадцать лет с того дня, как я покинул свой дом. А где он был, мой дом? Я видел, как каждую весну зеленеет трава на полях и холмах, и меня осенила простая мысль... Мисс О’Рейли все эти годы была со мной. На всех просторах зеленеющих полей и холмов, там, где она была со мной, и был мой дом, было ее и мое мужество, мое огромное и недоступное желание учиться...

Перевод с английского Г. ВЛАДИМИРОВА

Окно глядело на глухой задний дворик, где на веревках сохло белье. Подгнившая калитка в заборе вела в проулок. В заставленной мебелью крошечной гостиной даже летом было прохладно и сумрачно. Причудливые тени от кружевных занавесок ложились на потертую кушетку, коврик из шкуры лани, вышитые салфетки на стульях. На бамбуковой этажерке среди вороха викторианских безделушек хранились чучела двух попугаев под стеклянными колпаками. Обстановка и дом принадлежали моей бабке, приютившей нас.

Подобно призраку королевы Виктории, бабушка безраздельно царствовала повсюду в доме. Она старалась казаться строгой, но круглое лицо лучилось добротой. Седеющие волосы были собраны в тугой узел.

На стене в гостиной в золоченой рамке висела большая старинная фотография моего деда. Внимательные глаза с любопытством следили за нами, белые бачки топорщились, густая борода покоилась на высоком крахмальном воротничке.

Таков был бабушкин муж, я не застал его в живых. По рассказам, в молодости бабушка была красавицей — в ее жилах текла яванская кровь. Работала бабушка служанкой в здании парламента Капской колонии. Один известный депутат добивался ее любви, но она отдала предпочтение шотландскому плотнику и родила ему дочь — мою мать.

Мать была работницей табачной фабрики, отец — профсоюзным деятелем. Мальчишкой я обожал оловянных солдатиков и почти все время торчал в гостиной, ведя игрушечные баталии под неустанным надзором деда и бабушки. Бабушка, которую все мы называли не иначе как мама, обкармливала меня мороженым с имбирной шипучкой — лакомством, к которому и сама была неравнодушна.

На стене в гостиной висел еще один портрет: мужчина в простой матерчатой кепке и скромном костюме на мощенной булыжником набережной. Одна рука в кармане брюк. Казалось, что он пристально вглядывается в будущее. За его спиной высились какие-то башни. В отличие от деда у этого человека не было ни высокого воротничка, ни седых бачков. Только бородка клинышком и самая обыкновенная сорочка.

Я еще не знал, кто этот человек, но чувствовал, что портрет висит здесь не случайно. Домашние относились к нему очень бережно.

И вот однажды я спросил у бабушки:

— Кто этот дядя?

— Твой отец привез эту картинку из России, далекой далекой страны, — ответила бабушка со своего «тронного» места на кушетке. — Это очень нужный человек. Не пролей шипучку — я только что пол натерла!

— А что такое нужный человек? — помню, спросил я.

— Тот, кто делает добро. У родителей спроси — они тебе лучше объяснят.

Отец бывал дома редко, пропадал на каких-то митингах. Я обратился к матери. Она сказала, что Ленин изменил жизнь русского народа, покончил с бедностью и нищетой и что мой отец — ученик Ленина.

— А русские к нам сюда собираются?

— Нет, — ответила мама, — но отец и другие люди, которые учатся у Ленина, укажут простому люду нашей страны путь к счастливому будущему.

— И тогда у всех детей будет вдосталь мороженого с шипучкой!

— Правильно! — подтвердила мама.

Пока мы жили в этом доме, перед нами всегда был человек в скромном костюме и матерчатой кепке, со взглядом, устремленным в будущее. Отец вел свои нескончаемые битвы, руководил бастующими, выступал на митингах. Помню, как он шагал однажды с красным знаменем в руках. Потом его посадили в тюрьму. Когда срок кончился, мы пришли встречать отца к воротам тюрьмы, и я не узнал его — так изменила лицо борода. Только побрившись, отец стал снова самим собой. В доме у нас все время говорили и спорили об учении Ленина. Казалось непостижимым, удивительным, что идеи человека из далекой страны могут вызывать горячие споры здесь, на другом конце света.

Я вырос, закончил школу, а портрет все висел на прежнем месте. Пришло и мне время ходить на митинги, участвовать в маршах и демонстрациях. Я купил кожаную куртку и матерчатую кепку, мне нравилось романтическое слово «революционер». Я вступил в комсомол, и отец растолковал мне, какая это честь и ответственность — быть коммунистом. Комсомольцы изучали труды Ленина и спорили с юношеским задором. Мы раздавали листовки и брошюры жадным до правды обитателям трущоб. И не только постигали ленинские идеи, но сами проповедовали их. Наверно, я был неплохим комсомольцем, потому что вскоре меня приняли в коммунистическую партию.

Когда к власти в стране пришло националистическое правительство, компартия была объявлена вне закона. Многие мои сверстники исчезли тогда с политической арены. Остались самые стойкие. Полиция травила коммунистов, врывалась в дома, уводила на допросы. Мы прятали книги и листовки на чердаках, в подвалах, зарывали в саду. Но портрет Ленина все висел в гостиной.