Весь свет

Сыновья мозамбикской земли,

Вы несете клеймо иностранца,

Вы идете дорогой контракта

Прямо к смерти!

Мозамбик!

О родная земля!

Ты, горячая, словно надежда,

Не обнимешь своих сыновей,

Что погибли в далекой шахте...

Их судьбу начертали

Иностранцев холодные руки!

Но послушайте,

Братья!

Их улыбка любви

Открывается вновь

На губах наших юношей...

Их глаза

Загораются снова

На лицах других...

Оживают они

В черном мальчике,

Что родился сегодня,

И в цветущем маисе,

И в нашем желании жить!

Так со дна этой шахты

Поднимается клич восстанья

И надежда освобожденья!

Перевод с португальского Лидии НЕКРАСОВОЙ

Лоуренс Ферлингетти родился в 1919 году, но спросите сегодня молодого американца, кто его любимый поэт, и он среди двух-трех имен непременно назовет его имя. Молодые любят Ферлингетти за гражданское мужество, за то, что он не подлаживается под молодых, а пишет для них, говорит о сегодняшнем дне на языке сегодняшнего дня, за мудрость, уживающуюся с юношеской запальчивостью. Привлекает и его едкая ирония. Там, где иные манипулируют Благородным Негодованием и Высоким Пафосом, Ферлингетти уничтожит озорной насмешкой или хлестким словцом. И еще, Ферлингетти тонкий лирик в мире рационализма и делового практицизма, культивировавшихся в Америке со времен Франклина и ставших чуть ли не чертой национального характера.

Признанный глава сан-францисских поэтов, один из зачинателей поэзии протеста, Ферлингетти вошел в литературу одновременно с битниками, и критики часто отождествляли его с ними. Действительно, они были едины как в отрицании «американского образа жизни», конформизма, реакционного режима и режимного искусства, так и в поисках искренности, доброты и человечности. Но протест битников нередко походил на вопль затерявшегося в пустыне, на вопль поколения, ослепленного яростью, ищущего и не находящего выхода из тупика, в который попала страна. Это был скорее бунт отчаявшихся, агония, а не борьба с надеждой на победу. И главное, при отрицании, принимавшем всеобщий характер, писателю-битнику не оставалось ничего иного, как искать спасения в себе самом, в глубинах своего «я», когда единственно важным объектом для художника, порвавшего связи с обществом, становится его подсознание. У Ферлингетти же противоположный взгляд на место и роль художника в обществе. «Только мертвые незавербованы, — замечает он и добавляет: — От меня отвернулись истинные битники, которые говорят, что я не могу быть одновременно и «битником» и «завербованным».

До 1951 года Ферлингетти с недолгими перерывами прожил во Франции. Здесь он воевал против фашизма, здесь же он защитил свою первую диссертацию по современной французской поэзии в Сорбонне. Это нужно иметь в виду, так как существует связь творческая, а не ученическая, между ним и современными французскими поэтами, прежде всего, конечно, нужно упомянуть Жака Превера. Первую книгу своих стихов [16] Незадолго до этого он выпустил сборник избранных переводов из Превера. под названием «Картины потерянного мира» Ферлингетти опубликовал в 1955 году. Это картины мира, враждебного человеку, несущегося неизвестно куда, подобно потерявшему управление автомобилю. Легкая усмешка играет на губах поэта, когда он наблюдает этот странный мир, игру в политику, в Демократов и Республиканцев; людей — «суетливых карликов», не замечающих Красоты, видимой только ему, поэту. Отсюда его ирония, горечь. Давний, восходящий к романтизму конфликт поэта и непоэта, «драма, которая нуждается во зле посредственности, чтобы быть увиденной....» и которая так часто разыгрывается у Ферлингетти в разных вариантах:

Поначалу Зло виделось Ферлингетти безликим и фатальным, но очень скоро он выводит на первый план вереницу конкретных воплощений Зла, от рядового обывателя до президентов, ибо, перефразируя Кокто, Зло никогда не действует само, есть у него на это члены свиты. Второй сборник стихов «Кони Айленд сознания» выдержал около двадцати переизданий за десять лет. Здесь, в цикле поэм «Устные послания» (куда входит и «Автобиография», отрывок из которой мы показываем), написанных для чтения вслух в джазовом сопровождении, открывается тяга Ферлингетти к лирической публицистике, впоследствии постепенно вытеснившей другие формы в его поэзии. Именно в это время Ферлингетти пишет в заметке «О поэзии в Сан-Франциско», что для поэтов наступила пора перейти от «созерцания собственного пупа» к действительности и людям, ее творящим. Поэт должен вновь, как на заре человечества, обрести живую связь с людьми, возродив традицию устной поэзии.

Ферлингетти много ездит по стране, выступая с чтением стихов. Он был осужден за участие в антивоенной демонстрации с сожжением призывных билетов, в тюрьме написал известное стихотворение «Салют!». В своем маленьком независимом издательстве он публикует произведения и молодых, и уже получивших признание оппозиционных поэтов в знаменитой поэтической серии карманного формата. Ферлингетти считает, что литература, и в особенности поэзия, призвана играть важную роль в связях между людьми, в пробуждении социального сознания. Ферлингетти, этот «в серой шапочке — красный волк», как сказал о нем Андрей Вознесенский в «Собакалипсисе», — большой друг нашей страны и советских поэтов. В 1967 году он побывал в Советском Союзе, пересек его на поезде и самолете с запада на восток и написал здесь стихотворение «Москва полночная, Сеговия среди снегов», отрывком из которого в переводе Петра Вегина мы и кончаем вступление.