Пётр Бормор - Многобукаф. Книга для

От Предмета остались какие-то мелочи: зубная щётка, сношенные тапочки, треснувшая кружка. Вера ничего не выбрасывала.

«Это глупо, конечно, — думала она. — Бессмысленно даже надеяться… Но вдруг он всё-таки вернётся?»

Вера, конечно же, не может существовать без Предмета Веры. Так Вера стала Надеждой. Надежда — беспредметна.

Она живёт — и ждёт. Живёт — и надеется. Она умирает последней — и всё никак не умрёт.

Ей нельзя умирать — потому что после неё придёт Ненависть. Надежда должна держаться до последнего.

— Ты, Моська, пойми меня правильно, — говорил Лев, разливая по новой. — Я конкретно против тебя ничего не имею. Я тебя даже уважаю. Но вообще собак не терплю.

— Почему?

— Да так… на гиен слишком похожи. Ты пей, пей.

Лев и Собачка чокнулись мисками и стали лакать.

— Погоди, я не понимаю, — сказала Собачка, облизав нос. — Гиены, они же далеко, они в Африке. А собаки…

— Гиены — они везде! — авторитетно заявил Лев. — Посмотри вон туда. Видишь?

— Вижу. Жираф.

— Это не жираф. Он только притворяется жирафом. А на самом деле — гиена! Вон, вся шкура в пятнах. А слон, думаешь, кто?

— Да ну, брось! Слон — это…

— Гиена! И ты тоже гиена.

Собачка обиделась.

— Скажешь тоже! Какая я тебе гиена?

— Да ты не переживай, — вздохнул Лев. — Вы, собаки, все гиены. Но ты — нормальная гиена, своя. Я тебя уважаю. А ты меня? — Лев грозно глянул на Собачку.

— А куда я денусь? Уважаю, конечно, — сказала Собачка и на всякий случай отодвинулась от Льва.

— Выпьем за это! — подытожил Лев и снова припал к миске. Собачка деликатно пригубила из своей и задумалась.

— А чем тебе гиены насолили?

— Они мерзкие! — скривился Лев. — Представь себе — бежишь ты по саванне, преследуешь антилопу.

— Я?!

— Нет, я! Бегу я, помнится, по саване, преследую антилопу. Догоняю, сваливаю на землю ударом лапы…

— Как ты можешь это помнить? — усомнилась Собачка. — Ты же никогда в Африке не был?

— Что ты понимаешь! — горько усмехнулся Лев. — Во мне говорит память предков.

— А-а-а… ну тогда ладно.

— И тут, — Лев насупился и всхлипнул. — Эти твари… Мерзкие вонючки… и сожрали добычу! Мою добычу, понимаешь!? — он ударил себя лапой в грудь и скорчил кислую рожу. — Нет, не терплю.

— Лёва, это было давно, — попробовала утешить Льва Собачка.

— А мне плевать, что давно! Во мне говорит память предков!

— Выпьем за предков, — быстро предложила Собачка.

Лев задумался и кивнул.

— Выпьем.

Они наклонились и снова отпили из мисок.

— Тебе еще налить?

— Наливай. Только капельку.

Лев разлил по новой. Собачка понюхала свою миску и скривилась.

— Где ты только берешь эту гадость?

— У сторожа, — ответил Лев.

— А сторож где берет?

— Не знаю, — признался Лев. — Но на вкус это натуральная ослиная моча, так что у меня есть некоторые подозрения.

Он склонился над своей миской, но пить не стал, а только вздохнул задумчиво.

— До чего мы, Львы, докатились! Пьем ослиную мочу. А ведь были царями зверей! Ведь были, а?

— Ну, в этой клетке ты и теперь царь, — заметила Собачка.

— Царь… — невесело усмехнулся Лев. — Цари не едят коровьи мослы и овсяную кашу! А чем меня тут кормят? Да не отвечай, и так тошно. Сижу за решеткой, в темнице сырой, — запел он, — вскормленный в неволе орел молодой… Орел, между прочим, тоже царь. А кормят его дохлыми мышами. А, каково? А вокруг ходят посетители с собаками… Ты понюхай, чем от них пахнет! Печенкой! И этим, как его, корм для собак… Все название забываю. Понимаешь, им — печенка, а мне — коровий мосол! Ненавижу собак.

— Лёва, Лёва! Не надо!

— Не-на-ви-жу! — с пьяной уверенностью повторил Лев. — Кругом, куда ни глянешь — одни шавки! А тебя как зовут?

— Моська.

— Вот видишь, и ты моська. Я же говорю, одни собаки кругом. Сиречь гиены. Гепард — и тот собака собакой, хотя тоже под кошку косит… родственничек. Шакал — собака, Волк — собака, и ты вон… Ты вообще кто такой?

— Я? Мой дедушка был волкодав.

— Брось дедушку, ты сам кто? Гиена, а?

— Я не гиена! А мой дедушка, он знаешь какой волкодав был! Его все волки…

— Чихал я на твоего дедушку!

— Да мой дедушка…

— … пошёл на шапку, — безжалостно закончил Лев.

У Собачки задрожал нос.

— Зря ты это, Лёва. Зря. Время было такое.

— Знаю, Моська, знаю, — печально вздохнул Лев и обнял Собачку так, что у нее глаза вылезли из орбит. — Мою бабушку тоже отдали на поругание таксидермистам, а я что? Я ничего. А что я?

— Выпьем за бабушку? — предложила Собачка.

— За мою бабушку и за твоего дедушку, — провозгласил Лев. — И за межвидовую дружбу!

Некоторое время они молча лакали.

— Вот ты, Моська, небось, дай тебе волю, тоже бы кошек гонял, а? — прищурился Лев. — Нет, ты признайся!

— Да кто ж мне ее даст, эту волю… — сказала Собачка и тоскливо покосилась на замок решетки.

Лев оскалился и сплюнул.

— Съесть бы тебя, собаку такую. Но нельзя. А то ведь и поговорить по душам не с кем будет.

Лев скрестил лапы, положил на них тяжелую голову. Его усы уныло обвисли.

— В одной ведь клетке живем. Приходится мириться.

Город горел.

К небу взлетали снопы искр, рушились крыши, корчились от жара древние фрески.

Жители бродили по улицам, обмахивались веерами и говорили: «Ах, какая жаркая в этом году осень!»

На центральной площади радостно пожимали друг другу руки трое горожан:

— Как удачно, что я застраховал свой дом! Это просто подарок небес, что он сгорел!

— А я вложил свои деньги в строительный лес, он должен скоро прибыть. На него теперь будет большой спрос.

— Поздравляю Вас. Я тоже выгодно разместил капитал, накупил овса и пшеницы. Мне за них уже предлагали тройную цену, а что будет завтра?

— О да, бизнес теперь расцветет.

На редких паникеров, бегущих с мешками к лодочной пристани, горожане смотрели с презрением: «Нет, это не патриоты!»

— Предатели! — плевали они вслед отплывающим лодкам. — Как вы можете хладнокровно бросать родину в это трудное время?

— Так ведь пожар же! — кричали в ответ с лодок. — Оглянитесь, город горит!

— А что пожар? — пожимали плечами горожане. — Под колесницами на дорогах ежегодно гибнет гораздо больше людей, чем от какого-то пожара. Подумаешь…

Пылали храмы, и жители восторженно обменивались впечатлениями:

— Смотрите, смотрите, какой высокий огонь! Такой никогда еще не зажигали на жертвеннике.

— Вот именно так надо служить богам! Чтобы искры долетали до самого неба!

— А говорят, в храме сгорели две сотни прихожан.

— Какое самопожертвование! Боги давно не получали столько человеческих жертв. Они будут довольны.

— Боги уже явили свою милость, у моего соседа сгорела усадьба. Я так рад!